Даже открытую угрозу Гитлера обернули в упаковку из обычной уже «оборонительной» терминологии возмездия за причиненное зло, чем оправдывался каждый шаг войны. За несколько дней до того Ширер записал разговор со своей уборщицей, женщиной из рабочей семьи, которая была замужем, как он полагал, за бывшим коммунистом или социалистом. «Почему они это делают?» – спросила она. «Потому что вы бомбите Лондон», – отозвался Ширер. «Да, но мы бомбим военные объекты, а тем временем британцы бомбят наши дома». – «А может быть, – предположил Ширер, – вы тоже бомбите их дома?» – «В наших газетах говорят, что нет, – возразила она. – Почему британцы не приняли предложения фюрера?»
[233]
Вечером 7 сентября прозвучали привычные фанфары, предварявшие новое специальное сообщение: «впервые порт и город Лондон» подверглись атаке «в качестве ответной меры» за налеты Королевских ВВС. Выполняя угрозу фюрера, 3000 самолетов «взяли курс на Лондон». «Промчавшись через ночное небо словно кометы», они оставили за собой «одно огромное облако дыма, которое сегодня ночью протянулось от центра Лондона до устья Темзы». В военной сводке не забыли упомянуть о том, будто люфтваффе ведет «честную и рыцарскую войну», ограничиваясь «военными целями». На следующий день газеты вышли с заголовком «Большая атака на Лондон как возмездие». Хотя на самом деле только триста сорок восемь бомбардировщиков под прикрытием шестиста семнадцати истребителей участвовали в рейде против британской столицы, возвращавшиеся пилоты охотно подтверждали такие сообщения: да, они видели «густые клубы черного дыма, выраставшие точно гигантские грибы», с расстояния в 50–60 километров. Сбрасывая крупные бомбы с горючей смесью, а также фугасы, они смогли разжечь множественные пожары в доках Ист-Энда. КВВС почти ничем не помешали противнику
[234].
В ночь на 10 сентября британцы вновь бомбили центр Берлина, попав при этом в американское посольство и расположенный рядом сад Геббельса: по замечанию Ширера, то была «самая жестокая бомбежка до этого момента», однако размах ее все равно нельзя назвать иначе как малым по сравнению с рейдами люфтваффе. После того как Би-би-си передала ошибочное сообщение о поражении расположенного поблизости Потсдамского стадиона, Ширер не удивился, услышав от «по меньшей мере трех немцев», что «они немного разо- чарованы в неточности британского радио». Даже респектабельная Börsen Zeitung утверждала: «В то время как атаки германских ВВС предпринимаются исключительно против военных объектов – факт, признаваемый как британской прессой, так и радио, – Королевские ВВС не находят ничего лучшего, чем то и дело подвергать ударам невоенные цели в Германии»
[235].
Начиная с сентября 1940 г. на гражданскую оборону в Германии стали тратить огромные средства, особенно на строительство мощных железобетонных бункеров для городского населения северных и северо-западных областей. Большие прямоугольные и лишенные окон крепости вырастали над землей тут и там медленно, но верно. В Берлине башни появились в трех парках. В апреле 1941 г. в районе Тиргартен около зоопарка открылась первая, со стенами четырехметровой толщины и плоской крышей; на маленьких угловых башенках располагались зенитки, радарное оборудование, прожекторы и прочее снаряжение. Второй объект закончили в Фридрихсхайне в октябре 1941 г., а третий – в Гумбольдтхайне в апреле следующего года. Каждая из построек могла вместить до 10 000 человек. Сооружения создавались не только для защиты населения, но и как символы народной «воли выстоять».
Похожие крепости появились в гамбургских районах Санкт-Паули и Вильгельмсбурге. В Хамме, в Рурском бассейне, шесть башен-бункеров архитекторы вписали в кольцо городских стен, дополнив на новый лад образ средневекового укрепленного города. В Дортмунде местные власти приспособили под бомбоубежища туннели, пролегавшие на глубине 15 метров под городом и построенные для подземной железнодорожной системы в 1937 г.; там могли укрыться 20 000 человек. Ганновер тоже сделал выбор в пользу туннелей. Эссен, столицу оружейной империи Круппа, защищала внушительная по мощи зенитная артиллерия, а развернутая программа строительства бомбоубежищ сделала город одним из наиболее защищенных от авианалетов в Германии. И пусть такие общественные бункеры могли вместить лишь незначительное меньшинство городского населения – в Берлине, например, не более 10 % жителей, – психологическое значение и их пользу трудно переоценить. Большинство граждан полагались на подвалы домов, в которых обычные окна и двери заменяли стальными, способными защитить при взрыве. Лица с деньгами, при наличии места и связей, могли позволить себе частные бомбоубежища в садах; их строительство развернулось полным ходом
[236].
Режим настолько верил в способность люфтваффе защитить воздушное пространство Германии, что даже не планировал эвакуировать детей. В то время как британские дети в Лондоне садились в поезда на Ливерпул-стрит уже в сентябре 1939 г., немецкие в большинстве своем оставались дома. Когда же эвакуация началась, она носила добровольный характер, а семьи не очень-то спешили расставаться с чадами. 10 июля 1940 г. первый особый поезд отправился из Мюнстера, но добровольцам из Национал-социалистической женской организации приходилось буквально стучаться в каждую дверь и запугивать родителей, чтобы заполнить 200 мест
[237].
27 сентября 1940 г. личный секретарь Гитлера Мартин Борман известил высоких партийных и государственных функционеров о развертывании новой, «расширенной» программы «отправки детей в сельскую местность» (Kinderlandverschickung, сокращенно KLV). Название содержало убаюкивающие коннотации с летними лагерями для детей рабочих из больших городов. Подобную практику ввели в обиход церковные и социал-демократические организации социального обеспечения еще до Первой мировой войны, а нацисты переняли и продолжали применять на протяжении 1930-х гг. Борман запретил использовать страшное слово «эвакуация» и делал все возможное в его положении для поддержания сказки о «расширенной» программе как о курортах в сельской местности вдалеке от «опасных при авианалетах районов»
[238].
Задачу руководства и организации KLV Гитлер поручил Бальдуру фон Шираху. Бывший до назначения на должность гауляйтера Вены вожаком гитлерюгенда, Ширах надеялся соединить усилия со школами и Министерством образования для реализации своей программы обучения. По его представлению, образцом предстояло стать домам, или «лагерям», для однополых детей в возрасте от 10 до 14 лет. За счет перетряски молодежных общежитий и реквизиций гостиниц, монашеских обителей и детских домов штаб Шираха быстро создал базу из 3855 зданий под размещение от 200 000–260 000 человек. Национал-социалистическая народная благотворительность предоставляла поезда, оплачивала медицинский уход за детьми и даже договаривалась с местными семьями, чтобы их обстирывать. Родители и учителя всегда ограничивали свободу действий гитлерюгенда, а потому организация не справилась бы с поставленной задачей, но Ширах задумал свою схему как составляющую образования подростков, предназначенную функционировать и в послевоенную эру и значительным образом расширить влияние гитлерюгенда. Опасаясь подобного развития событий, священники из преимущественно католической Рейнской области развернули на низовом уровне кампанию – хотя не особенно успешную – против замещения родительских обязанностей
[239].
