После начала массированных налетов 7 сентября 1940 г. Лондон бомбили 9, 11 и 14 сентября днем и регулярно на протяжении пятидесяти семи ночей. Глава германского радио Ойген Хадамовски сумел поучаствовать в одном из первых ночных рейдов, получив возможность рассказать слушателям о впечатлениях очевидца:
«Внизу под нами мы видели в красных заревах метрополию Англии, центр плутократов и рабовладельцев – столицу врага человечества № 1. Мы видели пламя разрушения. Клубы дыма и столбы огня казались лавой из гигантского вулкана… Лондон объят пламенем… Неслышные для нас, самые ужасные сцены, должно быть, разворачивались там внизу, под нашими машинами, без перерыва… зенитные снаряды рвались вокруг нас. Внезапно поблизости возник луч прожектора. Небеса! Он поймал нас, он нас держит! Мы ослепли и ничего не видим! Внезапный маневр пилота, машина устремляется вниз, в бездну. Спасены… И он вернулся в темноту»
[246].
Сводки вермахта продолжали представлять налеты на Лондон и другие «невоенные» цели как возмездие за «ночное пиратство» британских ВВС. Новости обычно начинались с рассказов о бомбежках самолетами англичан церквей, кладбищ и школ в Германии, а потом уже доходила речь до люфтваффе. Каждый день радио возвещало о «худшей» атаке, «самой длинной» тревоге, «сильнейшей» бомбардировке, «мощнейшем нападении за все время». Слово «нарастающий» звучало по германскому радио, наверное, чаще всех прочих. «Война в небе над Англией нарастает день за днем и час за часом. Она словно воющее крещендо»
[247].
Немецкая публика знала, что разворачивавшаяся кампания носит иной характер, чем завоевание вражеской территории. Для желавших получить подробную информацию в газетах национального уровня вроде Völkischer Beobachter печатали карты с указанием целей предыдущих ночных рейдов или – правда, реже – запечатленные аэрофотосъемкой разбомбленные летные поля. Местная пресса подобный голод удовлетворить не могла, поэтому читатели все чаще обращались к национальным изданиям. Киножурналы показывали, как дальнобойные орудия бьют через Ла-Манш по Дувру, как эскадрильи пролетают над английским берегом и как работают бомбардировщики и пикировщики «Штука», но материала не хватало, и приходилось заполнять сорок минут репортажами о цирковых представлениях, конских бегах, футболе и, конечно, фюрере
[248].
В этой войне на истощение обе стороны особое внимание уделяли бухгалтерии. В период с июля по сентябрь истребители люфтваффе заявляли о 3198 сбитых британских самолетах, тем временем, по подсчетам Королевских ВВС, их пилоты записали себе в актив 2698 немецких. С самого начала британские и немецкие коммюнике оспаривали данные друг друга. Германское радио 15 августа утверждало: поскольку немецкие новости «никогда до сих пор не разочаровывали, в мире верят, естественно, германским, а не английским данным о последней битве в воздухе». В конце августа простые люди, пытавшиеся вести свой подсчет, осознали, что немецкие потери превысили урон, понесенный в боях за Францию. Но пока ущерб еще представлялся терпимым. Однако к середине сентября, после беседы по радио с генералом ВВС Эрихом Кваде, чей сдержанный тон заметно контрастировал с захлебывающимися репортажами о войне приданных люфтваффе журналистов, у народа начали возникать некоторые недоуменные вопросы. СД отмечала, что людей смущают приведенные Кваде данные, поскольку те не вписываются в их собственные подсчеты: «Если у Англии имелось на начало войны столько самолетов, как сказал Кваде, тогда, за вычетом всех сбитых, у нее не должно остаться ни одного, если только британская авиастроительная промышленность не творит неописуемых чудес». Они с удивлением услышали похвалы генерала в адрес «Спитфайра», поскольку СМИ уже приучили их считать, будто этот истребитель и в подметки не годится «Мессершмитту» Bf-109
[249].
В отсутствие убедительных фактов множились слухи. Поговаривали об объявлении войны Британии французами и японцами, о переброске в Берлин итальянских эскадрилий – все это питало надежды на неизбежное начало в скором времени так ожидаемого германцами вторжения в Англию. В то время как немцы продолжали верить в рассказы очевидцев о бомбежках Британии, они все чаще сомневались в репортажах СМИ о делах в тылу и спрашивали себя: а точно ли пилоты Королевских ВВС нарочно метили в больницы и школы или же просто промахивались, когда старались попасть в расположенные поблизости военные объекты? В самом ли деле британцы целились в американское посольство в Берлине? По мере того как тянулись томительные недели, люди все больше слушали зарубежное радио. Как заметил один остряк: «Они врут, а мы их переврем»
[250].
Война в воздухе превращалась в испытание для германской пропаганды. Геббельс пребывал в уверенности, будто превосходство британской пропаганды в прошлой войне значительно способствовало противнику и позволило ему воткнуть «нож в спину» немцам в 1918 г. В 1920-х и 1930-х гг. в Германии широко распространилась англофилия, причем подхлестывали ее и сами нацисты. И вот теперь целый вал фильмов, книг, газетных статей и радиопостановок обрушился на население с целью исправить его взгляды, склоняя почем зря британскую классовую систему и зло, причиненное властями Великобритании бурам, ирландскому и английскому рабочему классу. Начиная с февраля 1940 г. 6000 студентов-добровольцев помогали министерству пропаганды, прочесывая библиотеки и собирая данные по британской безработице, здравоохранению, загнанным в трущобы рабочим и по недоеданию среди школьников. Би-би-си призвала для вещания на Индию Джорджа Оруэлла, но германская пропаганда тотчас перепечатала его громогласное обвинение властей в бедности рабочего класса.
Яркие иллюстрированные публикации для журнальных столиков вроде «Обреченного острова» будто сравнивали между собой две Англии, предлагая вниманию любопытных контрастирующие фотографии Ист-Энда и голодных маршей в Джарроу с одной стороны и групп щеголей на Аскотском ипподроме и Королевской Регате Хенли – с другой. Нацистский режим утверждал, будто сражается с той самой «плутократией», погубившей Веймарскую Германию и тормозившей социальный прогресс в Британии. В отличие от «пустых» официальных свобод либеральной Британии, Германия гарантировала гражданам величайшую свободу из всех – социальную свободу от нужды. Страна преодолела нищету и голод Великой депрессии, устранила безработицу и поставила крест на свободном рынке капитализма. Англию надо освободить от прогнившей системы аристократического класса, в который правдами и неправдами просочились еврейские городские торгаши. Раздавались призывы не щадить «плутократические кварталы» лондонского Вест-Энда. «Братья по крови» немцев там, по ту сторону Северного моря, нуждались в помощи – в освобождении от нищеты, голода, несправедливости и господства чуждой расы
[251].
