18 августа, к полному разочарованию Гальдера и Бока, Гитлер сделал выбор в пользу Украины, а не Москвы, приказав круто развернуть танковую группу Гудериана в южном направлении. Позднее Гальдер называл это решение причиной итогового проигрыша в войне, но начальник Генерального штаба почему-то не спрашивал себя, насколько верна военная догма о единственном «генеральном» сражении применительно к достижению победы в войне такого размаха. На самом деле нетривиальная – и неожиданная – директива Гитлера привела немцев к большинству их самых решительных побед в той войне
[374].
Августовские дни еще дышали жарой, но ночью уже веяло холодком. Ночью 20 августа Роберт Р. видел во сне себя с женой дома, в Айхштатте. Благочестивая чета присутствовала на поминальной службе в соборе. Он привлек ее внимание к могилам: «Смотри, как их много!» Роберт преклонил колени перед алтарем и стоял так, пока кто-то не заворчал, мол, проходи давай. Однако во время короткой перепалки он упустил из виду Марию и обнаружил вдруг, что в соборе устроили почту, где люди точно бешеные сортируют солдатскую корреспонденцию. Пока он искал Марию среди толпы прихожан, его спрашивали, правда ли, что и он тоже погиб. «Нет, – отвечал он, – я жив!» Роберт снова преклонил колени – теперь на отдельной скамье, «которую я закреплю за собой», – и вдруг поймал себя на том, что думает: «Ох, теперь мне больше не видать мою Марию». Тут товарищи растолкали Роберта – предстояло готовиться к атаке на маленький городок Почеп. Полный скверных предчувствий и страха смерти, Роберт постоянно задавался вопросом, к чему же ему привиделся такой сон. В итоге он приписал все почте, которую доставили прямо на передовые позиции. Не будучи в состоянии из-за темноты прочитать письмо от Марии, он просто смотрел на фотографию их 2-летнего сына Райнера и сам не заметил, как провалился в сон
[375].
Когда немецкая артиллерия начала обстрел Почепа, вспугнув стаи гусей с окраин городка, Роберт прочитал письмо жены в свете наступающего утра. Просидев в окопе целый день, он взялся писать ответ Марии, но тут пришел приказ идти в атаку. Когда они приближались к населенному пункту, уже сгущались сумерки, но нервное напряжение нарастало: «Мы думаем, что, как только очутимся на окраине села, начнется встречный огонь, который всегда имеет ужасные последствия». К счастью, темнота пала быстро, скрывая передвижение немцев, попрыгавших в сточную канаву. Жуя на ходу яблоки, солдаты добрались до картофельного поля и залегли там. Тут вдруг, «пригибаясь», откуда-то выбежал красноармеец, и один из товарищей Роберта открыл огонь. Роберт и лейтенант тотчас выскочили из окопа и бросились вперед к огороду, где какой-то старик взмолился о пощаде. Роберт принялся утешать старика, а тот целовал ему руки и обхватывал колени. Наконец, успокоившись немного, он отвел Роберта к месту во дворе, где в яме прятались его сыновья и дочери. «Они выходят, плача от ужаса и облегчения, с совсем малыми детьми на руках. Беда какая, – написал Роберт в дневнике на следующий день. – Я говорю им, идите спокойно к себе в дом, никто не хочет его поджигать». Пара домов загорелась в ходе боя, скорее всего из-за артиллерийских снарядов.
Продвигаясь в Почеп в одиночку, Роберт стал испытывать тревогу и беспокойство: а вдруг там остались еще обороняющиеся? Встречая целые семьи, вытаскивавшие кровати и прочее имущество на улицы, он попытался уверить их, что никто не будет жечь их дома. Он чувствовал себя крайне неловко из-за их благодарности, когда они бросались к нему и принимались целовать руки. Одна женщина отвела его во двор, усадила за стол и предложила угоститься молоком, хлебом, топленым салом и маслом вместе с ее семьей. Она снарядила с ним продуктов для оставшихся на картофельном поле товарищей, а дети принесли солдатам воды. Когда бой закончился, бойцы танковых соединений двинулись дальше. Лежа под звездами и перебирая в памяти события дня, Роберт заплакал и так уснул. В письме к Марии на следующий день он признавался, что многим другим городкам и селам повезло куда меньше, поскольку часто они оказывались в центре перекрестного огня советской и немецкой артиллерии. Стычка под Почепом стала началом продвижения танковых частей Гудериана с севера на юг, а Роберт Р. служил в одном из головных мотопехотных полков
[376].
Спустя неделю, когда колонна остановилась на ночлег под дождем, солдаты 3-й роты по ошибке приняли товарищей Роберта за русских, те спокойно сидели, говорили и смеялись в доме, когда туда бросили гранату. Один немец погиб сразу, второй превратился в груду мяса, и взводный застрелил его, а 10-летняя русская девочка лишилась глаза. Когда мотопехота двинулась дальше, качка в машине усыпила Роберта. И снова ему привиделась Мария: на сей раз она шла куда-то по сельской местности. Появилась стая самолетов ВВС РККА, но Мария не замечала их, а Роберт не захотел тревожить ее. Он был в военной форме, поэтому попытался спрятаться в кустах, где его нашли и схватили за шкирку. «Офицеры допрашивают меня и приказывают увести. Я прошу разрешения попрощаться с Марией, и мне позволяют. Я обнимаю Марию и приподнимаю ее над землей и горько плачу», – нацарапал он в дневнике. Роберт проснулся, когда грузовик остановился перед перекрывшими ему дорогу бомбовой воронкой и телами мертвых лошадей. В лесопосадке слева, около разбитой техники и трупов, он увидел женскую одежду. Нашел водозащитный мешок и взял его для хранения вещей, неотвязно думая о сне и проявившихся в нем страхах
[377].
Роберт Р. ненавидел войну и в дневнике тщательно день за днем фиксировал то, что хотел бы объяснить Марии по возвращении домой. Именно в нем, а не в письмах он описывал расстрелы военнопленных и поджоги домов его сослуживцами. Рассказы он откладывал «на потом, когда мы опять будем вместе». Но чем больше отвращения испытывал к войне Роберт, тем тверже убеждался, что на этот раз воевать надо до конца: он не мог допустить, чтобы его 2-летний сын стал одним из третьего поколения, которому придется идти сражаться в России. «Нет, не должно случиться такое, чтобы Райни пришлось очутиться там, где нахожусь теперь я! – писал Роберт жене. – Нет! Нет! Лучше уж мне снова прийти сюда, лучше мне пройти через все круги ада вновь, и пусть я умру тут. Золотые локоны этого прекраснейшего малыша, чью фотографию я ношу с собой, впитали столько солнца. Спасибо тебе за него – за твой дар мне». Он уверял Марию, что его защищает их «неземная любовь, в которой есть что-то от всей любви в мире». Таких людей, как Роберт Р., отвратительные методы ведения войны одновременно выводили из равновесия и заставляли сражаться с большей отдачей. Он не мог допустить, чтобы такая война пришла к ним домой, в Германию, а потому старался победить – победить самым решительным образом. Солдаты и их семьи отождествляли войну не с нацистским режимом, а со своей собственной ответственностью перед грядущими поколениями. Подобные вещи служили самым прочным фундаментом для патриотизма
[378].
