Сама скорость продвижения немцев подтачивала их силы. По мере удлинения линий снабжения начальники интендантской службы все чаще оказывались вынуждены творить невозможное. Немцы не располагали достаточным количеством подвижного состава и паровозов для полноценного снабжения войск на Восточном фронте. Им досталось очень мало пригодных к эксплуатации советских вагонов и локомотивов под широкую колею, отчего на переделку путей под свой стандарт приходилось тратить куда больше средств и усилий, чем ожидалось, а к тому же и много времени, причем масштабы задач только росли по мере продвижения в глубь Советского Союза. Перебрасывать предметы снабжения со складов иначе, чем по железным дорогам, тоже становилось все трудней из-за потерь в моторной технике и лошадях. К середине ноября 425 000 из 500 000 единиц автомобильного парка, находившихся в распоряжении немецкой армии на момент начала кампании, попросту сломались, а ремонтных мощностей для их восстановления не хватало. Обеспечивавшие большую часть тяги лошади начали болеть и умирали десятками тысяч. Главное шоссе Смоленск – Москва на большей протяженности представляло собой довольно широкую дорогу с двумя полосами движения, но саперы отступавшей Красной армии заложили на ней множество мин с часовыми механизмами. Что ни день на дороге возникали воронки до 30 метров шириной и 10 – глубиной. Положение осложнилось настолько, что бо́льшую часть личного состава 5-й пехотной дивизии вместо отправки во Францию на отдых пришлось отправить на ремонт шоссе
[406].
В конце осени подморозило, дороги высохли, и вермахт вернул себе некоторую степень подвижности. Однако холод принес новые сложности. Когда в середине ноября стал выпадать снег, только у половины личного состава 4-й танковой дивизии нашлись шинели, и лишь треть располагала шерстяными одеялами. Солдаты теперь чаще превращались в инвалидов из-за обморожений и болезней, чем от ран, хотя и от последних из строя выходило все больше людей. На исходе июля и в начале августа командование отдало приказ о выделении войскам зимнего обмундирования, но касался он только пятидесяти восьми дивизий, предназначенных для оккупации Советского Союза после победы. Из-за отчаянных игр с приоритетами грузов на железных и автомобильных дорогах большинство комплектов зимней формы продолжали ожидать отправки в польских пакгаузах. Даже доставка почты, всегда считавшаяся жизненно важной для поддержания боевого духа войск, задерживалась по причине необходимости разгрузить линии снабжения группы армий «Центр» для подвоза боеприпасов и бензина к линии фронта
[407].
Если верить военным цензорам 2-й армии, боевой дух личного состава оставался «нерушимым» и «прочным» на протяжении большей части октября, несмотря на отвратительную погоду. «Содержание писем за прошедший месяц формировалось под влиянием успехов в битвах на окружение под Брянском и Вязьмой, а также быстрого продвижения к Москве. Каждый воин видит приближение конца кампании против большевиков, а с ним и так давно ожидаемую возможность вернуться в рейх», – доносили проверяющие. И в самом деле глубокое изучение писем двадцати пяти корреспондентов подтверждает: в октябре предвкушение неминуемой победы охватывало большее количество военнослужащих, чем в июне, июле и августе. В тот осенний месяц даже невзгоды как будто служили лишним подтверждением близости победы. Так, один солдат жаловался на плохое питание, но замечал при этом, что снабжение всегда хромает, когда «происходит нечто очень важное»
[408].
В группе армий «Юг» сложилось более тяжелое положение. Как писал родителям Гельмут Паулюс через день после выхода немцев к Сталино (совр. Донецк) в Донбассе: «Нашим ногам досталось за те 2000 километров, которые мы прошагали с июля. Не простоишь и пяти минут без мышечной боли в ступнях и лодыжках. Это не только у меня, а и у всех моих товарищей». В отсутствие смазки для сапог он лишь бессильно наблюдал, как трескается кожа и разъезжаются швы. Чтобы покрыть 500 километров от Днепропетровска до Сталино, им порой приходилось шагать по двадцать часов кряду, прокладывая себе путь через грязь и ночной мрак. 17 октября 17-я армия и переименованная в армию танковая группа Клейста вышли к реке Миус, взяли Таганрог, но грязь и дожди заставили немцев остановиться. К началу ноября семья Паулюса в Пфорцхайме донесла до сына обнадеживающие слухи о том, будто солдат, участвовавших в текущей кампании с самого начала, скоро отзовут и заменят находящимися во Франции. Гельмут ответил, что разговоры в части неизменно вертятся вокруг «еды, почты, отпусков. Все день и ночь мечтают о побывке». Он клялся, что в отпуске будет есть только соленые крендельки и датскую сдобу и никакого русского «черного хлеба». Но он-то знал, что как неженатый не имеет практически никаких шансов на отправку в тыл
[409].
На другом конце Восточного фронта Альберт Йос с товарищами окопались вблизи побережья Финского залива. Крестьянский сын, ходивший в школу до 13 лет, Йос начал вести дневник с момента призыва 28 августа 1939 г. Он хотел стать хроникером своей войны «как храбрая личность, готовая все отдать и сделать ради любимой Родины». Привыкший к нелегкому труду в сельском хозяйстве, он без сложностей справлялся с задачами во время прохождения боевой подготовки, радуясь тому, что Имперская служба труда и армия вырвали его из закрытого и авторитарного мира сельских старейшин. Почти сразу после поступления в действующие войска в составе группы армий «Север» в середине октября 1941 г. Йос стал свидетелем казни через повешение «двух комиссаров», которые подорвали воинский эшелон. Они стояли в кузове грузовика с накинутыми на шею петлями, пока тот не тронулся. «Что меня больше всего шокировало, – отметил Йос, – так это поведение детей, которые не только играли поблизости от повешенных, но и даже спокойно подходили к ним»
[410].
Очутившись на Восточном фронте, рота Йоса получила приказ сменить в неглубоких окопах в 20 километрах к западу от Стрельни вымотанный боями полк из Восточной Пруссии. Здесь задача пехоты состояла в обеспечении прикрытия тяжелой артиллерии, дислоцированной для обстрела советской морской базы в Кронштадте. Трое суток напролет Йос с товарищами вгрызался в жесткий грунт, чтобы вынуть 60 кубометров земли и построить землянки, где они зажили, «точно сельди в бочке», на нарах на четверых и даже нашли небольшую стеклянную дверь, прикрывавшую от задувавшего ветра. Расположенный поблизости лес кишел снайперами, и близкий друг Йоса погиб, словив пулю ртом. Ухала тяжелая артиллерия, а советская пехота то и дело переходила в атаку; немецкая рота тоже не сидела на месте, но окапываться всякий раз становилось все труднее, и приходилось взрывать «окаменевшую, промерзшую землю ручными гранатами»
[411].
