Впрочем, мама не принимала никого, кто бы меня ни окружал, и я говорю не только о мужчинах. В разгар моей концертной деятельности я с удивлением стала замечать, что мама всегда как-то против моей команды. Ее не устраивал никто из моего окружения, она с подозрением относилась абсолютно к любым близким мне профессионально людям. Кто бы ни появлялся в моей команде: директор, менеджер, PR-директор, какой-то человек, который занимался бы концертной деятельностью, личный помощник, специалист по продвижению — ко всем, по ее мнению, нужно было отнестись с осторожностью, все могли меня обмануть — одна она не может причинить мне зла. Она вообще никого ко мне не подпускала.
При этом она вовсе не была бессребреницей — в какой-то момент прямо сказала: „Настя, сколько процентов ты будешь платить мне от своей концертной деятельности?“ Я как-то растерялась. Нет, ничего плохого в том, чтобы передавать моей маме деньги, я по-прежнему не видела. Она же моя мама! Но я вспомнила квартиру, которую она от меня получила, шубы, деньги, переписанную на нее студию Сулеймана… Но самое главное — будем откровенны — она ведь не профессионал в творческих вопросах. У нас с ней постоянно были споры — какую фотографию взять для афиши, какие номера поставить в концерте и в каком порядке. Но хуже всего, что она не терпела возражений. Был даже такой случай: перед концертом мы спорили с мамой в гримерной из-за „Умирающего лебедя“, я доказывала ей, что его нельзя ставить в начале концерта, потому что это медленный номер и зрители просто сразу уснут. Такие номера надо ставить в середине или конце. И когда мама поняла, что ей меня не переспорить, она ударила меня по голове.
Это ужасно, но вот сейчас, когда мне больше сорока лет, я вдруг поняла, что мне уже лет пятнадцать не хочется просто подойти к маме и обнять ее. Мне хотелось бы выкинуть весь накопившийся негатив, оказаться снова маленькой девочкой, прижавшейся к единственному близкому человеку… но не могу. И я до слез переживаю, осознавая, как же давно мы по-настоящему искренне не обнимались. И чем дальше, тем больше мне порою кажется, что она и растила меня не как дочь и даже не как балерину, а как бизнес-проект, на котором она сможет заработать и выстроить свою дальнейшую жизнь. Это было особенно заметно в истории с моей первой книгой. Когда мне предложили ее написать, я растерялась — все-таки это было для меня совсем новое и необычное занятие. Тогда я обратилась за помощью к самому главному и близкому человеку в своей жизни — по крайней мере, тогда я еще верила в это — к своей маме. И попросила ее вспомнить основные события моей жизни. Тем более что сама многое упускала, поскольку все свое время проводила у балетного станка и иногда даже не понимала, что происходит вокруг.
Но мама поняла все по-своему, она взяла в помощницы опять ту же тетю Лену, и они вдвоем просто написали книгу за меня. Я хотела книгу — о своем детстве, о моих отношениях с друзьями, подругами, о том, что было в моей жизни — о любви, предательстве, мести, зависти. Все то, что нашло отражение в той книге, которую вы сейчас держите в руках. А они написали, какая я выдающаяся балерина, и подробно расписали, что обо мне говорили разные знаменитые критики.
С одной стороны, в этом вроде не было ничего плохого, критики действительно все это говорили. Но я-то хотела совсем другую книгу — о жизни! Мама передала мне рукопись — с Интернетом мы в то время обе не дружили, я ее прочитала, ужаснулась и прямо на полях стала делать заметки, что надо поменять и дописать. Но стоило мне вставить что-то о своей личной жизни и о том, как я счастлива с Игорем, с которым мы тогда жили, как мама сразу всполошилась и встала стеной, заявив, что это он на меня влияет. Целый год мы потратили на эти переписывания и препирательства, и в конце концов мама и тетя Лена решили попросту отдать в издательство ту книгу, которую они написали от моего имени, меня даже не спрашивая. После этого и я перестала с ними церемониться — сообщила в издательство АСТ, что мне нужен еще год, и написала свою книгу „История русской балерины“ сама, от руки, уже ни с кем не советуясь. Прости меня, мама, но никак иначе я поступить не могла.
* * *
Однако у нее был козырь в рукаве. Понимая, что мною манипулировать и оказывать на меня влияние невозможно, она решила переключиться на Аришу. Когда Ариша достигла возраста, удобного для зомбирования, она начала свою манипуляцию ею. Настраивая Аришу против всех, кроме меня самой. Она делала это очень изобретательно и умело.
Но все равно я никогда не мешала им с Аришей общаться. И всегда говорила: „Мама, на месте нянюшек, которые ездят с Аришей на отдых, конечно, могла бы быть ты“. И это при том, что настоящей бабушкой, какой я хотела ее видеть, она, к сожалению, по моему мнению, так и не стала. Ей мешали отчаянные попытки состояться в качестве моего продюсера, а с Аришей у нее были редкие встречи, сюсюканье и подарки.
И тем не менее у нее получалось влиять на мою дочь и настраивать ее против родителей и моего окружения. Был у меня мужчина по имени Сергей, мы познакомились в Крыму. Он помог мне закончить отделку моего собственного дома, и благодаря ему мы наконец-то смогли туда въехать. Какое же это счастье — дом, свой собственный, после долгого мотания по съемным! Я была очень благодарна Сереже за помощь. И с Аришей он хорошо поладил — помню, как они встречали меня у шлагбаума то на велосипедах, то на роликах, то на скейтах. Почему-то мама не могла такого вынести, и стоило ей к нам приехать, как Ариша сразу стала относиться к Сергею враждебно. Причем мама никогда не действовала напрямую, но влияла на нее опосредованно. Однажды мы с Аришей вернулись из совместной поездки, и она говорит: „Мама, у меня куклы пропали. Это точно Сережа украл для своих мальчиков“. Я догадывалась, откуда у нее в голове могут появиться такие мысли! И, конечно, объяснила Арише, что не нужны ребятам ее куклы, они в войну играют и с машинками бегают». Но семена неприязни уже пускали свои корни. Вскоре после маминых попыток нас разлучить мы с Сережей действительно расстались.
Потом еще был Миша — простой парень, айтишник, не звезда, не олигарх, а просто любимый человек. Без большого кошелька, но с большой душой и большим сердцем. Что для меня намного важнее. Нам было гармонично в близости. Между нами не было каких-то очень серьезных чувств, но вот эти перечисленные его достоинства меня вполне устраивали, мне с ним было хорошо. И Ариша с ним дружила, он с ней иногда и математику делал. Но как только приехала мама, мы с ним тоже расстались… И отношения были разрушены.
Два года назад у нас с мамой состоялась кульминация нашего недопонимания друг друга. Я по сей день жалею о том, что эта сцена произошла. Но у меня нет человека ближе, чем моя мама — с кем, как не с ней, можно и нужно говорить напрямую? Я предложила перестать притворяться друг перед другом и наконец-то поговорить спокойно, как мать с дочерью. И мы поговорили… Точнее, как поговорили? Высказали друг другу то, что думали. Кратко. Я считаю себя человеком терпеливым, доброжелательным и корректным. Но даже моему терпению пришел конец, и я тоже бываю способна на поступки, о которых впоследствии сожалею. Когда мама, находясь в моем новом доме, который я купила на собственные деньги и в котором определила для нее отдельную, просторную и красивую комнату, стоя у роскошной мраморной лестницы, прокричала мне в лицо, грозя и показывая фигу: «Я все сделаю, чтобы у тебя не было счастья! Чтобы у тебя отношения с дочкой были хуже, чем мои с тобой!», у меня опустились руки. Эти слова из материнских уст прозвучали как проклятие…