Плата за любовь. Восток — дело тонкое…
«Когда человек настолько уязвлен, что не в силах проявить великодушия, в эти минуты он особенно нуждается в сочувствии и поддержке».
Мне больно вспоминать, как мы расстались с Сулейманом, что за этим последовало, и как он себя повел. Человек, которого я так сильно любила… почти боготворила! И вдвойне больно от того, что определенную роль в этом разрыве сыграла моя мама. В этой истории много такого, что я на самом деле пока не готова рассказывать и, наверное, еще долго не смогу. Горько сознавать, что два самых дорогих и близких на тот момент мне человека вот так изломали мою жизнь. Что послужило тому причиной — гордыня, обида, нежелание уступить «право собственности» на меня, жадность, чужое влияние? Я не знаю и, наверное, уже не узнаю. Ведь мама все это время искренне считала, что все, что она делает, это ради моего блага.
Они с Сулейманом сразу не поладили, но я старалась не обращать на это внимания — мама не одобряла практически никого из моих мужчин. В отличие от папы, который всегда за меня радовался. Он и с Сулейманом быстро нашел общий язык — они часто созванивались, и папа все время, как мог, расхваливал меня. А мама, как я узнала позже, не только меня настраивала против него, говоря неприятное о нем и его бизнесе, но и ему не стеснялась говорить обо мне нелицеприятные вещи. Как же это мерзко и отвратительно… Но тогда я этого не знала, поэтому довольно легкомысленно отнеслась к ее неодобрению. И зря, потому что она сдаваться не собиралась.
Есть у нее подруга, тетя Лена, о которой я уже упоминала в главе «Мама». Тоже Тигр по гороскопу, как и мама. Эти два «тигра» и так уже давно жили не своей жизнью, а моей, так еще и навязывали свои стереотипы и пытались полностью себе подчинить. А в случае с Сулейманом они почувствовали, что я вырвалась из-под их контроля, и взялись за меня всерьез. Они стали приезжать в Москву, приходить после спектакля и рассказывать, какую я делаю ошибку, что живу с таким страшным человеком. Словно они его хорошо знали. Стали запугивать, что он бандит, у него руки в крови, по нему тюрьма плачет. А я все это слушала — уставшая, взмыленная, психологически и морально опустошенная после тяжелого спектакля. Идеальное время для зомбирования!
И постепенно в душе пустили корни сомнения — а вдруг мама права? Ну ведь мама-то зла мне точно не пожелает? И хотя сердце подсказывало, что все это глупости и не надо на них даже обращать внимания, постоянные внушения сделали свое дело. Мы с Сулейманом расстались. Не с первого раза. В первый раз меня хватило только на месяц разлуки. Я страдала, думала о нем, написала ему письмо от руки на двенадцати страницах — все-таки я с детства сентиментальна и романтична. Ну и, в конце концов, позвонила и сказала, что не могу без него. Он ответил, что тоже устал быть без меня, и мы счастливо воссоединились.
Но время шло, сомнения разрастались и пускали корни еще глубже. Потом произошла та история с ребенком, из-за которой в наших отношениях с Сулейманом образовалась серьезная трещина. А следом очередной удар — обнаружила, что все три года, что мы встречались, за мной следили — шло постоянное наблюдение, меня «вела» машина, и специально нанятые люди докладывали Сулейману, где я и что делаю. А я-то удивлялась, когда он звонил мне в салон красоты, где я делала прическу, чтобы больше ему нравиться, и как бы мимоходом спрашивал, где я, не в салоне ли красоты. Мне казалось, что это так замечательно и трогательно, что он угадывает, где я, наверное, сердцем чувствует. А это была слежка. Когда я об этом узнала, дальше стало уже просто все выяснить — столько мелочей, на которые не обращала внимания, бросились в глаза. И, вытаскивая диктофон из дивана, горько смеялась над собственной любовью и доверчивостью. Оказывается, Сулейман мне все это время совершенно не доверял, контролировал каждый мой шаг, каждое слово. И все же у меня хватило душевных сил попробовать расстаться с ним мирно, без обид. Потому что любовь надо воспринимать с благодарностью, вспоминать радость встреч, а не горечь расставаний.
Вот только ничего из моих благих намерений не вышло. Я знала, что Сулейман ждет меня в том отеле на Петровке, где я жила до нашей с ним встречи, но мама не пускала к нему договариваться. Не знаю, на самом деле она боялась за меня или опасалась, что мы с ним опять сойдемся. Но в итоге я все же вырвалась, поехала с ним поговорить, и в конце концов мы вроде расстались уже почти друзьями. А потом все совсем полетело под откос. Как оказалось, пока я пыталась сохранить хрупкий мир, мама с перепуга вызвала каких-то полукриминальных личностей. Провела с ними встречу и специально сделала так, что о ней стало известно Сулейману. И ситуация повернулась и выглядела таким образом, будто я пыталась с их помощью защититься или что-то ему доказать.
Это было роковой ошибкой, ибо он не привык оставлять такое без ответа. Он и так пересилил себя, пытаясь расстаться со мной по-дружески, а после маминых манипуляций, которые он принял за мои, его уже ничто не сдерживало. И он пообещал меня уничтожить. Если бы я тогда знала о мамином вмешательстве, может, все было бы по-другому…
Хочу сделать маленькое отступление, чтобы разъяснить, почему я оказалась в такой ситуации. И почему из всех бывших женщин Сулеймана — а у него их было немало — именно разрыв со мной вызывал в нем такую ярость. До меня у него был роман с одной известной певицей. Они тоже расстались не слишком по-доброму. Ходили слухи, что у них был большой скандал на почве ревности, что Сулейман подозревал ее в измене с ее собственным водителем, и этого беднягу застрелили около салона красоты, прямо у нее на глазах. После разрыва она еще долго лечила нервы, вроде бы даже лежала в психиатрической клинике. Но больше у нее никаких неприятностей не было. Сулейман оставил ей дом, средства для существования, ее клипы продолжали крутить по телевидению. То есть он, расставшись, просто забыл о ней, а не пытался стереть в порошок, как меня.
Причина была проста — ее бросил он. Впрочем, как и всех остальных. А я от него ушла сама. Сказала ему, что не могу быть его женой, не могу быть матерью его ребенка, не хочу лгать себе и сердцем чувствую, что мы не можем быть вместе. Для него это стало страшным ударом — возможно, его до этого вообще никто никогда не бросал. А тут еще и мамино вмешательство, которое свело на нет все мои усилия как-то смягчить этот удар. Не знаю, что тогда творилось в голове и в душе у Сулеймана. По-видимому, я для него стала женщиной, которая не только бросила его, но еще и предала, унизила, оскорбила. Иначе никак не могу объяснить его поведение после нашего расставания.
Я словно превратилась для него в навязчивую цель, врага, которого надо уничтожить и растоптать. Ладно бы он просто решил отобрать у меня все, что подарил — пусть бы забирал, с радостью отдала бы, лишь бы сохранить добрые отношения. К примеру, он забрал водителя — я ведь уже говорила, что не умею водить машину. Ну и ладно, не переживала, потому что жила рядом с театром и на работу могла ходить пешком. А если нужно было куда-то далеко ехать, нисколько не гнушалась метро, было даже приятно автографы людям в поезде раздавать. Куда более болезненным ударом стало то, что мне, по его отдельному указанию, перестали менять цветы в квартире — те две композиции, которые по распоряжению Сулеймана меняли два раза в неделю с самого первого дня. Конечно, ему не было жалко денег. Для него это даже не расходы. Это просто был знак с его стороны, как символ того, что он меня больше не любит. Или, по крайней мере, хочет, чтобы я так думала.
