* * *
Слава Богу, все эти трудности, перипетии, противодействия я пережила, выстояла, не сломалась и даже нашла в себе силы не озлобиться. От прошлого остались горечь и пепел в душе, но я закрыла эту страницу. Научилась жить дальше, обрела новую любовь, родила Ариадну. О Сулеймане старалась больше не думать. И тут произошла эта катастрофа…
Я не могу передать словами, что почувствовала, когда узнала, что Сулейман разбился на машине — все той же проклятой «Феррари», на которой я училась водить — и едва не сгорел заживо. У меня словно сердце остановилось. Все, что произошло по его вине, словно куда-то пропало, забылось, в голове крутилась только одна мысль — Сулейман… мой любимый, мой единственный, мой Сулейман, сгорел. Этого не может быть! Не может, потому что не может никогда!
Я бросила все и кинулась к его помощнице. Господи, спасибо Тебе, и спасибо этой доброй женщине, которая утешила. Сулейман был жив! Он сильно обгорел, лежал в коме, никто не знал, выживет ли он, но он был жив! Знала — раз так, он обязательно выкарабкается, у него хватит сил! Потом узнала подробности. Оказывается, женщина, которая с ним была — известная телеведущая, почти не пострадала, сбежала с места аварии, а оттуда на его же самолете улетела в Москву, оставив Сулеймана умирать. Даже не сообщила, где он — МЧС нашли его сами, увидев пламя. Бог ей судья.
Сулейман провел в коме тридцать дней, а я все это время молилась за него и писала ему письмо. Тридцать страниц от руки. Когда он очнулся, его помощница передала ему эти строки. И на этот раз он не отказался, а прочитал все, что я ему написала. Впоследствии, вернувшись в Москву после всех ужасов, он сам позвонил мне, и мы договорились о встрече. Это, конечно, случилось не сразу, ему ведь сделали пересадку 70 % кожи, он еще долго лечился.
Но все же мы встретились. И он сказал мне: «Настя, когда я горел в огне, первая, о ком подумал, это о тебе». В те минуты, готовясь к смерти, он успел подумать о многом. И о том, что был не прав, когда стал мне мстить, разрушая в себе самое сокровенное и святое чувство. И о том, что, слава Богу, с ним в машине была не я. А еще о том, что если бы он был со мной, то и аварии могло бы не случиться… Я не могу говорить об этом спокойно. Слезы наворачиваются…
Потом было публичное примирение, так сказать. Сулейман все делал с размахом, вот и в этот раз он собрал чуть ли ни половину Госдумы (он еще и депутатом был), позвал много разных артистов, в том числе Иосифа Давыдовича Кобзона. Фактически он тогда не только объявил, что мы помирились и стали друзьями, но и открыто признал, как много между нами было. Я ведь его имя нигде никогда публично не называла, даже когда он особо жестоко меня преследовал, — не хотела портить ему репутацию, он все же политик. Шуточки насчет «Сулеймана Волочкова» исходили не от меня, а как раз от моих недругов, которых он же сам и собрал для травли меня.
Да, ничего было уже не вернуть, но с души словно камень свалился, когда мы помирились. Все эти годы я его волокла и сама не понимала, как он меня душил. А теперь стало легко. С тех пор мы мало общались, но всегда по-доброму. А когда у него возникли неприятности в Ницце (не везет ему с этим городом) — его там в тюрьму посадили, потом выпустили под домашний арест, в общем, сильно потрепали нервы и испортили репутацию, — я оказалась единственной, кто публично его поддержал и предложил свою помощь. В жизни не нужно отвечать злом на зло, нужно быть добрее. Чувство мести вызывает только разрушения в человеке. А злиться — это все равно что выпить яд и ждать, что умрет кто-то другой.
Я это точно знаю.
Симфония добра
«Творческие личности помечены чем-то свыше, их Бог благословил нести в мир красоту и добро. Счастье — это возможность и талант приумножать вокруг себя счастливых».
Я не могу спокойно вспоминать то, что было после нашего расставания с Сулейманом. И не потому, что меня травили, не давали работать, а потому, что он намеренно делал мне больно. Намеренно! Мы прожили вместе три с половиной года, я доверяла ему, я раскрывала ему свою душу, и он точно знал, за какие ниточки дернуть, чтобы мне было больнее.
А я все равно его оправдывала тем, что он слишком сильно меня любил и не мог легко отпустить. Думала, что он причиняет мне боль, потому что сам страдает, это как бы защитная реакция…
Но как бы то ни было, наши силы были неравны. Я не о душевных силах — время показало, что меня страдания только закалили, а вот его… Впрочем, я сейчас хотела сказать о другом — о такой приземленной, но невероятно сильной вещи, как деньги. Богатый человек способен на многое, и большая беда, если он решит употребить свое богатство во зло. К сожалению, Сулейман после нашего разрыва стал не похож не только на себя, каким я его знала, но и просто на порядочного человека. Ему было не жаль денег, чтобы посильнее меня ударить. Он, как я писала выше, платил за то, чтобы мои концерты отменяли, хотел, чтобы я вообще не могла больше танцевать.
Он никогда не понимал меня по-настоящему. Да и ни один другой мужчина тоже. Я танцую не ради денег, балет — это моя жизнь! И все попытки запретить мне концертную деятельность в конечном счете привели меня к созданию моего благотворительного проекта «Симфония добра». У нас с мамой не было денег даже на афиши, но мы нашли труппу, которая согласилась работать бесплатно, сами развозили билеты по больницам и детским домам, и я стала выступать перед самой благодарной и прекрасной публикой — перед детьми.
Я и сейчас плачу и улыбаюсь сквозь слезы, когда вспоминаю свой первый благотворительный концерт. Дети хлопали в ладоши, дарили цветы, а я смотрела в их искренние глаза, видела их улыбки и понимала — вот то, ради чего стоит жить! Балет и дети!
А потом в 2004 году случилась трагедия в Беслане… Господи, как это вспоминать.… Это до сих пор незажившая рана. Сколько лет прошло, но стоит мне вспомнить ту школу.… Меня пригласил туда Таймураз Дзамбекович Мансуров, глава Северной Осетии-Алании, у которого сын Зелим был в этой несчастной школе во время теракта — благодарение Богу, он выжил. Мама была против моей поездки, она очень за меня опасалась. Дома произошел ужасный скандал, но я все равно поехала на помощь выжившим после трагедии. Еще и деньги перевела, хотя после разрыва с Сулейманом была практически ни с чем, да еще и судилась из-за квартиры. Но сто тысяч рублей я все же нашла. Пусть это и была для пострадавших в этой ужасной трагедии лишь каплей в море, но мне хотя бы не было стыдно за то, что я осталась равнодушной. Ведь и Мариинский театр не остался в стороне, отправил 150 тысяч рублей, и Большой театр выделил 150 тысяч. Да — для меня на тот момент эти сто тысяч были почти последними — но как можно было не поучаствовать в помощи?
Мы приехали в город и бесплатно пригласили на концерт выживших детей и матерей Беслана и других жителей этого городка, но я чувствовала, что этого мало, помимо этого благотворительного концерта и встречи с людьми мне захотелось самой поехать в ту школу на место трагедии, возложить цветы, увидеть собственными глазами это место.
Я никогда в жизни не забуду тот день и то, что там увидела. Фотографии погибших детей, игрушки, свечи, но особенно — плачущих матерей, которым не дано утешиться, ведь никто не в силах воскресить их детей. Мне кажется, вспоминая об этом, я испытываю реальную, физическую боль, но это нужная боль, и я сознательно не даю себе забывать. Надо помнить. О таком всегда надо помнить…
