– Больше никаких летающих ваз. – Гвен произнесла это шутливо, но глаза ее остались серьезными. – Никаких ворон…
– Вообще-то у меня хорошие новости, – перебила ее Кэти.
– Да?
Кэти перевела дух, наслаждаясь ощущением значимости момента.
– Я вижу призраков.
Гвен даже вздрогнула.
– Что это значит?
– Помнишь, ты говорила, что, когда въехала, ощущала присутствие Айрис в доме? Так вот, я встретила призрака. Настоящего живого призрака. Ее зовут Вайолет, и она живет в «Грандже».
Гвен молчала, и Кэти поспешила заполнить тишину:
– Разве это не замечательно? Вся эта история с Коулом это никакое не проклятие и не что-то плохое, просто со мной разговаривал его дух. Должно быть, он что-то вроде слабенького призрака. Вайолет, она выглядит, как ты или я. Ее можно принять за живую – со мной так и случилось, но только ты, думаю, ее не увидишь. И Макс не видит. И другие люди тоже. Только я.
– И все же это может быть проклятие. Эффект магии, которой я воспользовалась, когда ты была помоложе, – сказала Гвен. – Это плохо. Твоя сила должна быть связана с жизнью, а не со смертью. Ты еще ребенок.
– Уже нет, – печально вздохнула Кэти. – Мне двадцать один. И эта сила может быть позитивной. Речь ведь идет о помощи людям, разве нет? Если так случилось, что они умерли, это еще не значит, что они не заслуживают помощи.
– Это лишь одна точка зрения, – сказала Гвен. Похоже, приведенный аргумент ее не убедил.
– Разве ты не можешь порадоваться за меня? Я так волновалась из-за того, что стану такой, как Руби.
– Есть вещи похуже, – озабоченно сказала Гвен.
– Знаю. Она моя мама, я люблю ее, но такой жизни, как у нее, не хочу. Мы с ней очень разные.
– Может быть, это временное явление. Может быть, ты всего лишь развиваешь сейчас интуицию, и вся эта история с призраками уйдет, как только ты научишься контролировать свою силу. Я еще раз посмотрю записи. Наверно, что-то упустила. Должно быть какое-то заклинание, чтобы убрать это все.
– Я не хочу ничего убирать, – отрезала Кэти, стараясь скрыть раздражение.
– Это неестественно, – поджав губы, заявила Гвен.
Кэти хотела указать, что смерть так же естественна, как и многое другое, но Гвен и так уже выглядела слишком расстроенной.
– Идем, – сказала она. – Нам нужно вернуться к твоим гостям. А тебе выпить еще шампанского.
– Это всего лишь игристое вино, – сказала Гвен, но послушно последовала за племянницей в галерею.
На следующий день Кэти сидела, с наслаждением позевывая, у регистрационной стойки, когда на рецепции появился Патрик. Она торопливо прикрыла рот.
– Кэти, у меня жалоба из Сливовой комнаты. Можете посмотреть?
– Что за жалоба? – Туман в голове еще не рассеялся, как будто она не выспалась толком. В своем состоянии Кэти винила жару – в конце концов, она же не гуляла где-то до рассвета и спать легла в пол-двенадцатого после бокала игристого и трех стаканов апельсинового сока. Вот так разгулялась.
Патрик бросил многозначительный взгляд в направлении двухместной парчовой софы, стоящей у эркерного окна. Устроившаяся на ней женщина читала газету, у ног ее стояла объемистая сумочка.
Они вышли в коридор.
– Из своего номера только что выписались мистер и миссис Мур, но горничная идти в комнату отказывается, – негромко сказал Патрик. – Говорит, что, мол, что-то не так. Делает вот такой знак и говорит на голландском.
– На польском, – поправила Кэти. – Зофия говорит, наверно, на польском, а не на голландском. Польский – ее родной язык.
– Что? – Патрик отвлекся на полученное сообщение.
– Она – полька. Неважно. Я с ней поговорю.
Патрик посмотрел на нее.
– И проверите номер?
– Хорошо. Конечно.
Зофию Кэти нашла в коридоре на втором этаже. Женщина выкладывала в тележку туалетные принадлежности.
– Все в порядке?
Миловидное, кругленькое, обычно улыбающееся личико Зофии было непривычно хмурым.
Набрав пригоршню миниатюрных бутылочек с шампунем, она сгрузила их в тележку и исчезла в кладовой.
– Патрик попросил меня поговорить с вами. – Стоя у двери, Кэти чувствовала себя немного неловко. Может, войти в кладовую вслед за Зофией? – Насчет Сливовой комнаты. Он сказал, что вы чего-то испугались.
Что-то лязгнуло. Похоже, горничная вытаскивала пылесос.
– Зофия?
Зофия появилась из темноты, волоча за собой громоздкую машину. Кэти положила руку ей на локоть, и женщина замерла.
– Пожалуйста. Мне нужно поговорить с вами.
Зофия остановилась, но по-прежнему смотрела на пылесос.
– Это касается комнаты. Сливовой.
– Я не собираюсь пылесосить в номере. – По-прежнему не глядя на Кэти, женщина покачала головой. – Извините. Скажите мистеру Патрику, что мне очень жаль, но убирать я не буду. Он должен…
– Все в порядке. Вы и не обязаны ничего убирать. Я хочу помочь.
Зофия наконец подняла голову, и Кэти вздрогнула, увидев в ее глазах бьющую через край панику.
– Нет! Нельзя! Не входите. Заприте дверь. Нехорошо. Туда нельзя никого впускать. И убирать бесполезно.
– Зофия, – мягко сказала Кэти. – Не знаю, что вы увидели, но я могу помочь. Расскажете мне, в чем дело?
– Нет. Об этом нельзя говорить. Там плохо. Очень плохо.
– Вы только скажите, что увидели.
Зофия плотно сжала губы и изобразила знак дьявола. После чего вышла в коридор со шнуром от пылесоса.
Чудесненько.
Кэти поднялась наверх, открыла универсальной ключ-картой дверь в Сливовую комнату и быстро огляделась. Все чисто и аккуратно. Судя по всему, Зофия успела приступить к уборке, но потом ее что-то испугало. Либо так, либо мистер и миссис Мур были самыми примерными клиентами в гостиничной истории. Номер состоял из огромной спальни с выкрашенными в бледно-горчичный цвет стенами; в сочетании с выдержанной в темно-фиолетовых тонах меблировкой все это должно было производить безобразное впечатление, но почему-то не производило. Как и тяжелая антикварная мебель темного дерева. Внимание Кэти привлек огромный шкаф с двумя зеркальными дверцами и центральной секцией с выдвижными ящиками разной глубины. В одном из зеркал она узнала себя – по мелькнувшей форме цвета бордо.
Подойдя ближе, Кэти присмотрелась к своему отражению. Интересно, почему, когда смотришь не в свое зеркало, то всегда выглядишь по-другому. В спальне у нее стояло высокое, в полный рост, зеркало, но спальня была раза в три меньше этой комнаты, и, проверяя форму, она всегда подходила к зеркалу ближе.
