Малиновский бросил недовольный взгляд на Горшкова, который по-черепашьи тут же втянул крупную голову на короткой шее в плечи, отчего сделался, как мне тогда показалось, каким-то жалким и не соответствующим такой высокой должности.
А я продолжил доклад. Помнится, говорил, что если не остановить эти варварские оргмероприятия, не принять неотложных мер к скорейшей модернизации флота, к оснащению его новейшими классами надводных и подводных кораблей, к укреплению, а не к уничтожению береговой обороны — флот как могучий и надежный страж наших западных морских границ погибнет!..
* * *
Слушая его воспоминания, Николай подумал, какие пророчества говорил контрразведчик на том далеком заседании Политбюро и к чему головотяпы пришли сегодня, практически развалив все и вся на Балтфлоте, лишив его основных мест базирования и заколотив «петровское окно» в Европу.
Ельцинские амбиции обернулись катастрофой для флота с большей масштабностью, чем хрущевский волюнтаризм. Не нашлось, к сожалению, ни в КГБ, ни в армии, ни в среде кремлевских функционеров мозговых или им подобных.
— Я закончил свое выступление, — продолжал Николай Кириллович, — ровно через десять минут. На некоторое время в кабинете повисла предгрозовая тишина. Первым взорвал ее Горшков. Он заявил, что я якобы в рядовой бумаге раскрыл секретнейшие сведения о флоте, что является уже даже не военной тайной, а государственной.
Тогда я ему ответил, что записку писал я лично. Ее печатала машинистка отдела в моем присутствии, член партии с 1920 года. Конвертировал документ тоже я. А что касается адресата, то, согласитесь, что председатель КГБ имеет право на знание секретов, которые охраняют его подчиненные.
Горшков побледнел от услышанного отпора, скривился в недовольной усмешке, засуетился и стал нервно перелистывать копию докладной записки.
Затем член Политбюро Ф.Р. Козлов дал слово командующему Балтфлотом адмиралу Орлу. Флотоводец начал говорить о сложном положении вверенного ему направления, о тревоге за его безопасность, о бытовой неустроенности моряков в некоторых гарнизонах, о необходимости большего внимания учениям и т. п. Фрол Романович прервал: «Александр Евставьевич, об этих проблемах я впервые слышу от Вас. Почему Вы прятались за спину контрразведчика? Почему заняли позицию стороннего наблюдателя? Почему вовремя не поставили меня в известность и не приехали ко мне? Даже звонка от Вас я не слышал!»
Командующий молчал, понурив голову. Затем Козлов недовольно буркнул Орлу: «Продолжайте…» Выступление его было бледным.
Затем слово взял министр обороны СССР Р.Я. Малиновский. Начал он примерно с таких слов: «Я считаю, что приведенные Мозговым факты надуманы. Он, видите ли, печется о боеготовности флота. А, по существу, его требования тормозят дело, а порой и прямо направлены на срыв планового выполнения указаний Никиты Сергеевича Хрущева о сокращении существенно не влияющих на боеготовность флота частей.» Говорил он в нервно-лающей манере, отчего его предложения сбивались в хаотичный ком и трудно было слушающим уловить даже контуры контраргументации. Он терял реноме маршала-фронтовика.
* * *
После Р.Я. Малиновского выступил председатель КГБ А.Н. Шелепин. Говорил он спокойно, уверено, аргументированно доказывая несостоятельность принятых решений руководителями Министерства обороны. В конце своей ремарки он резко прошелся по замечаниям Малиновского и Горшкова и по отдельным моментам их неглубоких выступлений.
Начавшуюся сразу же полемику между А.Н. Шелепиным и Р.Я. Малиновским с трудом погасил Ф.Р. Козлов.
Когда закончилось заседание Политбюро и я, уставший от полудневного стресса, отправился в гостиницу, в мой номер позвонил первый заместитель председателя КГБ СССР генерал П.И. Ивашутин. Он сообщил, что Ф.Р. Козлов высоко оценил мое выступление. «А военные пусть покрутятся, — заявил он, — если мужества не хватило доложить, как есть.
Правда — точно горькое, не приятное на вкус питье, но зато восстанавливает здоровье.
Ф.Р. Козлов от имени Политбюро сделал внушение Малиновскому и Горшкову и потребовал немедленно приостановить расформирование важных частей и соединений флота и в недельный срок дать подробные письменные объяснения по целому ряду позиций твоего доклада».
В тот же день я вернулся в Калининград и приступил к своим служебным обязанностям. Как же легко работалось после этого военным контрразведчикам флота!.. Что же касается проблемы, то, согласно постановлению ЦК КПСС, Балтфлот в короткие сроки стал наращивать свою мощь: началась модернизация, появилась новейшая техника, современные классы надводных и подводных кораблей.
— А дальше, как и где служилось? — дежурно спросил Николай интересного рассказчика.
— Потом. Потом пришлось послужить на Тихоокеанском флоте, Каспийской флотилии и в Прикарпатском военном округе, где меня сделали «сухопутчиком». Там мы с вами и познакомились, чтобы, как видите, через 20 лет встретиться здесь.
* * *
Последняя встреча с Николаем Кирилловичем состоялась 17 декабря 1998 года в Центральном клубе им. Ф.Э. Дзержинского.
В этот день был торжественный вечер, посвященный 80-летию со дня образования органов военной контрразведки. Было много ветеранов, среди них Стороженко увидел бледноватого и несколько осунувшегося генерала Мозгова. Он прислонился к первой правой колонне от входа в клуб. Стороженко подошел к нему.
— Здравствуйте! С праздником вас, Николай Кириллович!
— Здравствуй, здравствуй, дорогой. Тебя тоже с праздником, — быстро говорил он, улыбаясь, с явным напрягом на лице. — Дожили до восьмидесятилетия. Как много прошло времени. Какими мы стали старыми.
— Теперь надо взять еще один рубеж — девяносто, — искренне пожелал Николай генералу.
— Э, брат, нет. Мне этот рубеж уже не вытянуть. Годочки промелькнули, как деревья мимо летящих вагонов.
Разве думал тогда Стороженко, что видит его в последний раз?!
В глазах генерала читалась плохо спрятанная жизненная усталость, хотя он и пытался ее не выказывать. Однако болезнь явно показала свое обличье, не стесняясь и никого не пугаясь. Он бросал взгляды из стороны в сторону, словно кого-то искал и не находил. Казалось, что Мозгов был чем-то встревожен, и эта волнительная озабоченность передавалась и Николаю.
Уже потом, вспоминая эту встречу, Стороженко пришел к выводу: таким образом генерал прощался с родным клубом и с сослуживцами. А в тот вечер к нему подходили и подходили ветераны — он их обнимал и скупо по-мужски целовал. Генерал тут же выходил из окружения одной компании и шел к другой группе седовласых коллег по чекистскому ремеслу. Говорил и слушал, слушал и говорил.
Вообще он был скуп на слова, не любил разглагольствований, но щедро умел слушать и слышать собеседника, проявляя исключительное внимание к человеку, с которым разговаривал. Он это делал естественно, правдиво, без фальши. Ветеран обладал божественной способностью излучать теплоту той вовсе не авторитетной истины, а просто живущей в открытой душе отведенного ему судьбой времени.
