Сюзанна то бросалась в объятия Николая, то, подобрав свои длинные ноги, садилась в кресло и умиленно смотрела на своего гостя. Ее круглые, крупные колени, выставленные вперед, слепили разум и возбуждали страсть.
— Ник, я твоя, пойдем, — стонала женщина, повиснув на кавалере. — Подожди.
Она последовала в ванную комнату и через несколько минут вышла в легком полупрозрачном халатике.
— Можешь охладиться и ты. Свежий халат и полотенце висят на крючке. Давай, милый, мы же без комплексов!
Розовая спальня, розовое постельное белье на широкой венской кровати, красные обои, торопливые шаги к ней, уже лежащей и протягивающей руки.
* * *
Поздно вечером он добрался домой. Успокоенность и одухотворенность — с одной стороны, брезгливость и нарастающее осуждение собственного проступка — с другой, слились в ощущаемый ком где-то за грудиной. Он то пропадал, то снова поднимался и подступал к горлу.
Ветров лежал на диване и смотрел в потолок темной комнаты. По ее стенам изредка пробегали блики от фар проезжающих автомашин. Если в период близости с Сюзи в нем на время умолк разведчик, то сейчас он говорил языком трезвых доводов и требовал ответ на вопрос: что это — случайность или подстава?
«Неужели это то, что когда-то сделали для иностранных дипломатов Гиммлер с Гейдрихом, — «Салон Китти», поставляя им женщин из высших кругов германского общества и слушая через прослушки всякую пьяную откровенность высокопоставленных гостей. Правда, в данном случае социальный уровень дамы ниже, но красотой она могла дать фору тем жрицам любви. Вообще-то, похоже, но играть буду до конца. Надо выяснить подробности в отношении супруга», — решил Николай.
Зайдя как-то в магазин через неделю после той бурной вечеринки, он увидел Сюзи и поразился — она была еще краше. Договорились встретиться у нее в пятницу.
— Я буду ждать, милый. Ты дорогу знаешь, — улыбнулась красавица и как-то особенно, с грустинкой, посмотрела на Николая.
Ровно в 18:00 в пятницу Ветров нажал кнопку звонка квартиры американки. Дверь моментально открылась, и в проеме показался расплывшийся в улыбке худощавый мужчина.
— Вы к Сюзанне?
— Да…
— Проходите. Я брат ее… родной брат. Приехал по ее просьбе. Она заболела. Часа два, как отвезли в больницу. Она просила вас дождаться и предупредить, — на ломаном русском языке проговорил незнакомец.
Только сейчас Николай осязаемо вспененным от неожиданности рассудком понял, что он стоит на пороге ЧП, что надвигается провокация, а он глупец становится ее жертвой. Он уловил замысел «режиссеров» и решил свою роль в этом спектакле доиграть достойно и до победного конца. Как профессионал, он понимал, что трусость в создавшемся положении ему не советчица, а поэтому приготовился принять удар спецслужбы и по-спортивному ответить на него своеобразным волейбольным блоком, который он умел ставить и держать.
«Братец» предложил кресло, в котором еще недавно сидел Николай, целуясь с Сюзи.
— Завать миня Борис, — представился мужчина, коверкая русские слова.
— Надеюсь, мне Вам представляться не надо. «Сестричка» Вам рассказала обо мне, — съязвил россиянин.
— Да, она вся во власти воспоминаний, — явно слукавил тот, кто назвался Борисом.
В дверь коротко позвонили. Вошел низенького росточка, головастый, рано начавший лысеть красномордый неизвестный. Создавалось такое впечатление, что ягодицы его из-за коротких ног доходили до уровня колен. Вспотевшее лицо незнакомца, в виде поставленной на корешок груши, выдавало волнение или вчерашний перепой. Волосы от пота с боков головы слиплись рыжей куделью.
— Майкл Зенчук… Посольство Соединенных Штатов Америки в Белграде, — явно наигранно и смело отрекомендовался незнакомец, почти не глядя ни на того, кто представился «братом» Сюзанны, ни на Николая.
Его взор, устремленный в простенок, поначалу зародил у Ветрова мысль, что этот урод в телосложении еще и косой.
— Николай Ветров, посольство Советского Союза, — с достоинством ответил майор.
— Будем знакомы. Будем знакомиться поближе, — заволновался Борис, подобострастно глядя на Зенчука — очевидно, своего шефа. «Брат» как-то извинительно посмотрел на советского гостя.
* * *
Сказать по правде, американцы не ожидали встретить такого спокойствия со стороны россиянина, попавшего в «медовую ловушку». Смелый его ответ серьезно встревожил Майкла, считавшего, что Ветров долго не будет сопротивляться, сдастся, как когда-то это сделали Филатов и ему подобные.
Зенчук трясущимися руками полез в карман кожаной папки и бросил Ветрову конверт, из которого выпали цветные фотографии, веером разлетевшиеся по лаковой поверхности стола.
Николай внешне спокойно стал рассматривать снимки, на которых он сгорал в пламени страстей. Как вспышка молнии, мозг озарила когда-то выученная и твердо запомнившаяся мысль: человек находит для оправдания своих действий любую причину, кроме одной; для своих преступлений — любое оправдание, кроме одного; для своей безопасности — любой повод, кроме одного, а этим одним является трусость.
«Ни в коем случае нельзя дать сломать себя, надо переиграть этих кретинов, нельзя показать, что я испугался, что я струсил… И я это сделаю уже здесь», — успокаивал себя офицер.
— Ну, как качество: резкость, цветопередача, ракурсы? — съязвил Зенчук.
— Это что, Сюзанна передала мне на память?
— Что-о-о? Я вас не понял, — Майкл криво усмехнулся, — Вы же у нас в кармане. Представьте такой момент: эти фото лягут на стол вашему начальству или станут достоянием супруги. Каково?
После этих жестких слов вербовщик уставился жабьими глазами на россиянина, пытаясь понять по его лицу реакцию на главный козырь в начатой игре грубой компрометации.
— Так я не понял: Вы дарите мне эти доказательства красивого времени препровождения с Вашим агентом или пытаетесь шантажировать ими?
— У нас не один экземпляр. С пленки мы, в случае надобности, сможем их размножить.
— Ну, тем более подарите эти мне. Могу даже заплатить за проделанную работу, химикаты и фотобумагу, — поиздевался Николай.
— Смел, очень смел, как я погляжу, — съязвил Зенчук.
— Да, я уже никого не боюсь. Ваши фотографии не компромат, а доказательство того, как американская разведка не жалеет своих дам, таких милых и нежных, толкнув их в объятия инфицированного СПИДом «русского медведя», — спокойно ответил Ветров, надеясь на соответствующую реакцию, и она пошла бурно и смешно.
— Сволочь, что-о-о? — опять Зенчук растянул это короткое местоимение.
— А ничего. Я обречен, поэтому никого и ничего не боюсь. А теперь жду, когда начнете вербовать. Хотя после такого Вашего хамского вступления я еще подумаю, как себя вести, — ответил Ветров.
