– И я слышал, да, вот только имя из головы вылетело.
Мендельн сосредоточился, вспоминая все заново.
– Великий… Великий Люцион. Да, Люцион, – проговорил он. Отчего-то один звук этого имени заставил его содрогнуться. – Вот к кому она обращалась.
К сожалению, это имя ему ни о чем не говорило, и во взглядах других узнавания он не заметил – даже как можно пристальнее, как можно неприметнее вглядевшись в лицо Лилии, не обнаружил в нем ни намека на осведомленность.
– Должно быть, это кто-то из кланов магов, – внезапно объявил Ульдиссиан, угрожающе сверкнув глазами. – Убитые были посланцами Церкви и Собора. Кому же за ними охотиться, если не магам?
– Да, – немедля согласилась Лилия, на взгляд Мендельна, едва ли не обрадовавшаяся сообразительности брата. – Это кланы магов. Конечно же, это они. Мендельн, разве ты не согласен?
С этим она одарила Мендельна улыбкой, какой до сих пор улыбалась лишь брату. Мендельн почувствовал, что краснеет.
– Кланы магов, – с воодушевлением произнес он, энергично кивая. – Да, разумеется.
И все-таки Мендельн не смог не задаться вопросом: какое кланам магов, безнадежно увязшим в противоборстве друг с дружкой, дело до пары скромных миссионеров, проповедующих в захолустной деревушке?
Однако все прочие на этом и успокоились. Ульдиссиан оглядел остальных, будто отец – детишек.
– С этим мы можем разобраться позже. Все только лишний раз подтверждает правильность моего решения.
Мендельна охватили дурные предчувствия.
– Какого решения?
– Серам для меня теперь – прошлое, а не настоящее и не будущее, – заговорил Ульдиссиан. Тем временем Лилия, не убирая руки с его талии, шагнула вперед и встала с ним рядом. – Я о том никогда не просил, однако какая-то сила удостоила меня дара…
– Дара? По-твоему, случившееся – это дар?!
– Цыц ты, Мендельн. Помолчи.
Изумленный, Мендельн уставился на Серентию: от нее он подобного не ожидал. Кому-кому, а ей бы в первую очередь счесть все случившееся ужасным и уж точно – не даром свыше. Однако сейчас в ее голосе явственно слышалось благоговение… благоговение перед Ульдиссианом.
Тогда Мендельн взглянул на Ахилия, но охотнику, по всей видимости, не хотелось идти наперекор чувствам любимой девушки. Лицо его оставалось непроницаемым.
– Да-да, именно дара, – продолжал Ульдиссиан, будто Мендельн – несмышленое дитя, которому все нужно растолковывать попросту. Сделав паузу, он улыбнулся. – На самом деле, такой дар имеется в любом из нас. Идемте. Вернемся в лагерь, и я все объясню. Потом поедим, а после надо бы как следует отдохнуть. Как-никак, до Кеджана скакать почти неделю.
– До Кеджана? – Не ожидавший ничего подобного, Мендельн едва не поперхнулся этим названием. Выходит, теперь они едут в Кеджан? – Но… но как же насчет моря?
– До Кеджана, – повторил Ульдиссиан, не сводя взгляда с Лилии. – С чего ж еще лучше начать преображение мира?
Пока они с аристократкой упивались друг другом, Мендельн в смятении взирал на Серентию и Ахилия. Преображение мира? Уж не ослышался ли он? Глядя на других спутников, он ждал от них хоть какого-то понимания, даже помощи, но, к немалому его огорчению, дочь торговца явно разрывалась между благоговением перед новым, изменившимся Ульдиссианом и ревностью к Лилии, а охотник всего-навсего с вожделением глазел на нее. Похоже, чудовищности происходящего не сознавал в полной мере никто, кроме него, Мендельна.
Похоже, никто, кроме него, не понимал, что брат отправляется не иначе, как навстречу верной гибели… и, весьма вероятно, тащит с собою в могилу всех остальных.
* * *
Малик зло хлопнул крышкой крохотной, усыпанной самоцветами шкатулки, врученной ему Примасом. Округлый зеленый камень, вставленный в одно из четырех гнезд, только что рассыпался в прах, а это значило, что для верховного жреца он внезапно утратил всякую ценность. Призванного Маликом охотника не стало.
Однако к злости прибавилось и нарастающее любопытство, ибо Малик был послан выяснить, откуда взялись волны силы, учуянные его господином, и, если окажется, что исходят они от некой особы, препроводить эту особу в Храм, для изучения и возможного обращения в истинную веру. Теперь Малику, по крайней мере, сделалось ясно: гонится он отнюдь не за призраком.
Не прекращая хмуриться, рослый священнослужитель сунул шкатулку обратно в поясной кошель и вернулся к коню. Закованный в латы, укрывший лицо под капюшоном мироблюститель подал Малику поводья и отступил к собственному скакуну. За ними возвышались в седлах два десятка хорошо вооруженных правоверных воинов, готовых мчаться, куда б ни велел предводитель, и сделать все, что он сочтет необходимым. Пусть всей правды касательно Церкви Трех они не ведали, однако не хуже самого Малика понимали: невыполнение возложенной миссии – дело немыслимое.
Малик окинул их пристальным взглядом, ища в ком-либо слабость или сомнения, а затем устремил взор вперед. Ночная тьма ничуть ему не препятствовала: благодаря дару Примаса, Малик видел путь впереди так же ясно, как днем.
«Скоро, – думал верховный жрец. – Скоро…»
До цели было недалеко, а скакуны, пожалованные господином, мчались быстрее любых других. Может быть, с виду они и казались всего-навсего статными вороными жеребцами, но то была лишь иллюзия, предназначенная для тупоумных масс. Покрыть такое расстояние за столь малое время не в силах ни одно из смертных животных.
– Вперед, – приказал Малик, пришпорив коня.
Добыча была близка. Пусть демон и оплошал, но он, верховный жрец, поручение выполнит. Положения правой руки самого Примаса Малик достиг ценой немалых усилий. Его руки были по локоть обагрены кровью соперников – и в переносном, и в буквальном смысле этого слова. Успеха он добьется, непременно добьется.
Тем более, что иного выбора нет.
Глава седьмая
Путь Ульдиссиан продолжал совсем другим человеком. Становиться защитником народа, преобразователем мира он никогда в жизни не помышлял. Прежде ему вполне хватало жизни простого крестьянина, пашущего землю, собирающего урожай да приглядывающего за скотиной. Какой ограниченной, какой простой казалась прежняя жизнь теперь! Причем внезапной, свершившейся всего в одну ночь перемене мировоззрения и жизненной цели он нимало не удивлялся, как не удивлялся и силе, бурлящей внутри. Так уж все повернулось, а прочее было неважно.
Произошедшие с ним перемены Ульдиссиан в немалой степени относил на счет девушки, ехавшей за спиной. Стоило Лилии заговорить, все разом обретало смысл. Все, что угодно, казалось вполне возможным. Вдобавок, Ульдиссиан был рад не просто ее присутствию – ее опыту, осведомленности. Лилия знала мир, лежавший за пределами Серама, со всеми его западнями и прочими подвохами. Кроме того, она понимала стремление народных масс более не зависеть от непредсказуемых козней, чинимых кланами магов, либо нечистоплотными сектами вроде Церкви Трех или Собора Света. Рядом с нею Ульдиссиан чувствовал себя в силах совершить все, что ни пожелает.
