– А сделать что-нибудь тебе удается?
На сей раз дочь Кира откликнулась не так быстро.
– Не знаю.
– Но как ты сама можешь не знать…
– Не знаю, и все тут, – тверже прежнего отвечала Серентия.
В обычных обстоятельствах Ахилий не стал бы ни на чем настаивать, но сейчас оставить этого разговора не мог.
– Серри, что ты имеешь в виду?
Серентия опустила глаза и, даже не посмотрев в его сторону, уткнулась взглядом в сложенные на коленях ладони.
– Я чувствую в себе то же, что и многие из них, но это все. Больше никаких перемен не замечаю. Пыталась представлять себе разное, сделать так, чтоб оно сбылось, но… но, насколько сама могу судить, у меня ни разу ничего не вышло.
– И все-таки? По-моему, хоть что-то уже должно бы…
Вот тут Серентия повернулась к нему. Взгляд ее оказался твердым, как сталь.
– Поверь, я думаю то же самое. В точности то же самое.
Это показалось Ахилию сущей нелепостью. Как же так? Лилия уже не раз проявляла новообретенную силу, заставляя ягодные кусты цвести и плодоносить и исцелив слегка оцарапавшегося в зарослях коня. А еще она как-то раз приманила к путникам кролика, избавив Ахилия от необходимости идти на охоту, однако тот случай оставил у лучника ощущение, будто зверька обманом лишили законного шанса спастись.
– А как насчет тебя самого? – внезапно спросила Серентия. – Я ведь и за тобой ничего этакого не замечала.
Правду сказать, Ахилий чувствовал что-то внутри, чувствовал, как оно стремится расти, но всеми силами сдерживал его рост. Сдерживал и никому ни слова об этом решении не говорил. Возможно, дар, предлагаемый Ульдиссианом, с радостью приняли бы многие… но не его лучший друг. Ахилий был вполне доволен собою таким, каков есть – простым человеком, охотником.
– Наверное, я – не лучший из Ульдиссиановых учеников, – отвечал он. – Скорее, наоборот.
– Но ведь его-то никто ничему не учил! Для Ульдиссиана все началось так же внезапно, как та гроза над Серамом… которую, по всей видимости, он сам и вызвал!
– Серри, Ульдиссиана обложили со всех сторон. Брат Микелий обвинил его в зверском убийстве. Инквизиторы наверняка утащили бы его с собою, в Собор, а там, может статься, сожгли б, как злодея! У него просто не было выбора!
Однако Серентии эти доводы не показались убедительными.
– Да, все это ужасно, но отчего – именно в тот день? Отчего не в то время, когда его родные медленно, в муках, от чумы умирали? Отчего не тогда? И, кстати сказать, отчего именно он? Многим еще больше горя хлебнуть довелось, однако о таких потрясающих происшествиях мы с тобой в жизни не слышали! Уж о таком-то весть бы и до Серама дошла, сам понимаешь!
Ахилий кивнул, соглашаясь с сим доводом.
– И, если уж на то пошло, отчего он, а, к примеру, не Мендельн? – продолжала Серентия. – Ведь Мендельну тоже досталось не меньше! Все родные в могиле, а брат в ужасном преступлении обвинен, однако с Мендельном ничего подобного не произошло! За Мендельном я ничего необычного не замечала… а ты?
Вспомнив о Мендельне, Ахилий невольно вздрогнул. Заметив это, Серентия сощурилась.
– Ахилий, в чем дело? Что с Мендельном? Проявлялся ли у него тот же дар, что и у брата?
Но лучника вогнали в дрожь вовсе не этакие предположения – скорее, нежданные воспоминания о совсем другом месте, о совсем другом времени. Стоило Серентии завести речь об Ульдиссиановом брате, Ахилий заново пережил тот момент, когда вдвоем со вторым из лучших друзей осматривал загадочный камень невдалеке от Серама. В эту минуту лучник не только снова увидел Мендельна замершим без движения перед таинственным камнем, но и сам словно вновь прикоснулся к нему… вновь ощутил ту самую ужасающую пустоту, что окружала его со всех сторон, пока он наконец не отдернул руку.
– Нет, – наконец сумел выдавить он. – Нет… с Ульдиссианом – ничего общего.
Однако Серентия на этом не успокоилась.
– Ахилий, что…
И тут охотника ни с того ни с сего охватил немыслимой силы страх… только не за себя. Страх этот порождало жуткое ощущение, будто с Мендельном вот-вот случится беда.
Ахилий вскочил на ноги, да так, что Серентия вздрогнула от неожиданности.
– Что с тобой? Что стряслось?
Как ни хотелось ответить, предчувствие близкой беды пересилило. Не проронив ни слова, Ахилий пустился бежать и даже не оглянулся на встревоженный оклик Серентии.
Однако, едва скрывшись с глаз возлюбленной, Ахилий замер на месте, как вкопанный. Нет, опасения за судьбу Мендельна ничуть не ослабли, однако продолжить бег лучник не торопился.
Правду сказать, Ахилий просто не представлял, куда же Ульдиссианов братишка мог запропасть.
* * *
Улицы, которыми шел Мендельн, были странно пусты. Здания вокруг внезапно приобрели тревожный серый оттенок, нигде не слышалось ни звука, не чувствовалось ни ветерка. Пожалуй, в эти минуты Мендельну сделалось бы весьма и весьма одиноко… если бы не одно «но»: его по-прежнему окружали со всех сторон тени убитых Ульдиссианом воинов.
С той самой минуты, как они въехали в городок, ему стоило колоссальных усилий сдержаться, не сознаться во всем остальным. Либо эти тени воинов существуют на самом деле, либо он повредился умом… либо и то и другое разом. И еще неизвестно, что хуже. Известно Мендельну было только одно – как ему хочется рассказать о творящемся с ним хоть кому-нибудь.
Однако он никому ничего не сказал. Ни слова не проронил – даже после того, как путники въехали в Парту и надежды на то, что призраки отвяжутся, рассеялись, как только первая из теней впорхнула в пределы городка вслед за ним. До тех пор Мендельн полагал, что надолго наваждение не затянется, теперь же боялся, как бы мертвые не остались с ним навсегда.
Впрочем, «боялся» – это, наверное, громко сказано. Разумеется, кое-какую тревогу их присутствие вызывало, но чем дольше они оставались рядом, тем меньше он их опасался. В конце концов, ничего дурного духи не делали – только таращились на него. Не обвиняюще, нет, а будто бы ожидая от Мендельна каких-то слов, но разговоров с ними Мендельн пока что не заводил. Разок попросил уйти по-хорошему, однако они не послушались, а если так, какой смысл в новых просьбах?
К тому же, в эту минуту ему было вовсе не до теней. Блуждая по улицам городка, Мендельн начал примечать вокруг кое-что крайне странное: дома становились все старше и старше на вид, будто Парта – некое древнее, давным-давно обезлюдевшее поселение. С каждым шагом перемены становились все явственнее, общая серость окрестностей темнела, темнела, все больше и больше переходя в черноту…
«Тут что-то неладно», – подумалось Мендельну. Куда же все подевались? Куда подевался Ульдиссиан, за которым он и пустился в погоню? Судьба брата его очень и очень тревожила: мало ли, что могут учинить с ним партанцы! Слишком уж ярко младший из Диомедовых сыновей помнил случившееся в Сераме – как люди, знавшие Ульдиссиана всю жизнь, обратились против него…
