* * *
С виду вполне безмятежный, последние несколько дней Мендельн провел в непрестанной тревоге. За это время он многое успел постичь, однако постигнутое открывало дорогу к тысяче новых вопросов, до сих пор остающихся без ответа. Он все еще не понимал и даже не представлял себе, что с ним творится. Знал лишь одно: совсем не то, что происходит с братом или любым другим. Казалось, их пути ведут к росту, к торжеству жизни… тогда как его путь, очевидно, вел в сторону прямо противоположную.
В сторону смерти.
Нет, он не то чтобы возражал. По крайней мере, с недавних пор. Правду сказать, теперь Мендельну стало даже уютнее, заметно уютнее, чем поначалу – настолько уютнее, что он вполне мог проводить большую часть времени вдали от людей. Одиночество, тени – все это словно манило к себе. А еще младшего брата Ульдиссиана кто-то оберегал, теперь Мендельн в этом не сомневался. Оставалось лишь выяснить, кто он таков. Этот вопрос распалял любопытство по целому ряду причин. Да, разузнать, кто ему покровительствует, было бы интересно, однако не менее любопытным оказалось и то, что возможный ответ нисколько Мендельна не страшил.
Хотя, если по справедливости, должен был.
Постепенному постижению происходящего сопутствовали некоторые перемены. Всегда одевавшийся малость скромнее, чем Ульдиссиан, Мендельн вдруг обнаружил, что в одежде отдает предпочтение цветам ночного покоя. Еще он отметил, что люди начали относиться к нему с куда бо́льшим почтением, однако и с некоторой неуверенностью. Похоже, постепенные перемены в нем видели все, но окружающие понимали их суть еще хуже него самого и, скорее всего, полагали, будто все это как-то связано с даром брата. Полагая так, они, опечаленные смертью главы городка, пришли к нему за утешением, и Мендельн чистосердечно изложил им то, во что верил сам. К немалому его облегчению, услышанным многие прониклись всерьез, пусть даже не вполне понимая, что он на самом деле хотел сказать.
Привязанность к теням, к сумраку крепла в нем день ото дня. Засыпать Мендельн начал все позже и позже, и во время одного из полночных бдений впервые услышал эти негромкие голоса. Послушав их шепот две ночи, он, наконец, набрался храбрости последовать на их зов.
Само собой, голоса привели его прямиком к кладбищу.
На сей раз Мендельн шагнул за ворота без колебаний, хотя ночь выдалась темной – ни луны на небе, ни даже звезд. Страха он не испытывал вовсе: ведь теперь перед ним простирались не загадочные бескрайние ряды могил из того самого видения, а всего-навсего последнее пристанище родных и близких ныне живущих горожан. Иными словами, то было царство покоя, тихих размышлений и вековечных грез.
Однако в самой его середине имелось нечто еще, нечто куда более древнее. Оно-то и пробуждало к жизни шепчущие голоса, оно-то и манило Мендельна к себе.
В последнее время Мендельн заметил, что стал куда лучше видеть в ночной темноте. Правду сказать, сейчас он видел немногим хуже, чем днем. Пожалуй, в этом с ним не мог бы сравниться даже Ахилий.
Стоило подойти к месту, казавшемуся первопричиной происходящих с ним перемен, шепот в ушах зазвучал отчетливее. Большинство голосов доносились от близлежащих могил, и каждый из них говорил о собственной жизни, как будто она продолжается вплоть до этой самой минуты.
«Надо бобы приготовить, а после хлебы в печь поставить. Рубахи ребятишкам надобно залатать…»
«Прекрасного жеребенка родила эта кобыла, да, в самом деле, прекрасного, а значит, как подрастет, можно и мастеру Линию его продать…»
«Папочка говорит: не ходи играть у реки, но она так журчит, и рыбки под водой пляшут! Я только схожу самую чуточку посмотреть, осторожно-преосторожно…»
Шепоты не смолкали. Сощурившись, Мендельн, кажется, даже мог различить над могилами смутные силуэты – очевидно, тени обладателей шепчущих голосов.
Но, сколь бы все это ни завораживало, пришел он сюда вовсе не ради них. Главная цель, надо думать, ожидала его в самом сердце кладбища. Но, оглядевшись, Ульдиссианов брат поначалу не увидел там ничего, кроме старого, заросшего сорными травами камня с поблекшими строками.
Склонившись к камню поближе, Мендельн исполнился разочарования. Надписи оказались старинными, но вполне обыкновенными, вполне разборчивыми, а вовсе не теми загадочными древними письменами, какие он надеялся отыскать. Скользнув по ним взглядом, Мендельн совсем было собрался отправиться восвояси, однако вдруг вспомнил об этом месте еще кое-что.
Именно здесь в его видении возвышалось огромное крылатое изваяние.
Призадумавшись, Мендельн снова склонился к надгробному камню, робко коснулся его там, где было выбито имя, и…
Невероятная сила почти на пару ярдов отринула его от могилы.
Мендельн упал и порядком ушибся спиной о соседнее надгробие. В глазах помутилось… и над тем, первым камнем, откуда ни возьмись, возникла огромная полупрозрачная фигура. На человека она не походила даже отдаленно, но и ничего демонического в ее естестве не чувствовалось. Зримый облик ее состоял из сумрака пополам со звездным светом – звездным светом, исходившим откуда угодно, но не с небес. Призрачный лик, с виду подобный длинной змеиной морде, повернулся в сторону Мендельна.
– Ты должен остаться с ним, – нараспев протянуло странное существо. – Брат раскрывает тайну сестры, а за это она готова карать смертью…
Тут в глазах Мендельна, наконец, прояснилось… и полупрозрачная фигура рассеялась. Все вокруг вновь стало точно таким же, как до прикосновения к камню.
Однако Мендельн откуда-то знал: это… это эфемерное создание… было вызвано отнюдь не из камня. Суть заключалась в том, что крылось под камнем, в могиле, надгробие лишь служило неким средством контакта.
«Но что все это могло означать? – думал Мендельн, мысленно повторяя услышанное. – Ты должен остаться с ним… Брат раскрывает тайну сестры, а за это она готова карать смертью…»
– Какой брат? Какая сестра?
Казалось, смысла во всем этом нет ни на грош. Более-менее ясно было одно: призрачное создание пыталось предупредить его о том, что некие раздоры между помянутыми братом с сестрой могут кончиться смертоубийством. Странно, однако на сей раз слово «смерть» взволновало его куда сильней, чем в любой из минувших дней. Казалось, оно предвещает некие новые, еще более ужасающие события.
«Ты должен остаться с ним…»
Мендельн одним прыжком вскочил на ноги. Вот же он, ключ к разгадке! Предостережение могло касаться его и только его: о ком еще Мендельн подумает в первую очередь, как не о собственном брате?
– Ульдиссиан!
В тревоге забыв о почтении к мертвым, он опрометью бросился к воротам. О чем бы ни шла речь в предостережении, случится это очень и очень скоро.
Если уже не случилось…
* * *
Во мраке ночи Собор в буквальном смысле этого слова сиял огнем маяка, зовущим к себе всех и каждого. Радушно встретить припозднившегося паломника или заблудшую душу здесь были готовы в любой час дня и ночи. Так повелел сам Пророк, объявив, что душеспасение не должно прекращаться всего лишь из-за того, что день подошел к концу.
