Холмы! Ириан! Бражка!
— Я… я… — заговорила хрипло, ища оправдание вчерашнему, — я…
— Я-я-я, — поддразнил он, и потер виски пальцами. — Вчера, кажется, перебрал с бражкой: голова раскалывается, и помню только свой первый кубок… Тебе тоже дурно?
Я неопределенно качнула головой.
— Я ухожу, — поставил меня в известность рыжий. — Меня не будет до вечера. Ты останешься здесь. В твоих же интересах из дома не выходить, разве что в туалет. Захочешь поесть — опусти ладонь на стол, и появится то, что хочешь.
Больше он ничего мне не сказал, проследовал к двери и вышел.
То, что он ушел, меня только обрадовало: я не находила удовольствия в том, чтобы пребывать в одном доме с практически незнакомым мужчиной, к тому же бывше-проклятым сидхе.
Встав с постели, я первым делом вышла наружу и сходила в кустики. Осмотрев мельком непривлекательные окрестности, зашла в дом, нашла кувшин воды и, смочив платок, умылась, затем почистила зубы. Закончив с гигиеническими процедурами, села завтракать: стол попотчевал меня пышными оладушками с медом и вареньем, кофе со сливками и йогуртом. Позавтракав, я достала из сумки новенький блокнот номер один (всего я взяла три), и принялась записывать все, что сочла полезным, начиная с момента перехода в холмы, в форме кратких записей.
Я долго и обстоятельно описывала то, что видела, что показалось мне странным, что испугало и восхитило. Когда устала рука и шея заболела, я отвлеклась и встала, чтобы размяться. Вот так, с лету, я заполнила блокнот на треть. Вряд ли мои почти дневниковые записи будут иметь ценность для науки, но я не могла не запечатлеть впечатления в бумаге.
Сделав зарядку, я занялась изучением дома Ириана, и на этот раз старалась не упустить ни единой детали. Рассмотрев мебель и стены, зарисовав все магические символы, я стала осторожно изучать содержимое кувшинов на полках. Чего я только не обнаружила: непонятного происхождения порошки; камни, воняющие болотом; сверкающую крупную чешую; загнутые желтые когти и клыки; истолченные крылышки пикси; мягкие, легкие, как пух, пряди светлых волос; флаконы с прозрачными и не очень жидкостями… Все, что видела, я описывала в блокноте или зарисовывала. В какой-то момент, потянувшись за очередным флаконом, я слишком надавила на полку и та под моим весом упала, а вместе с ней и все ее содержимое.
— О нет! — вскрикнула я, упав следом.
Разлетелись по комнате чьи-то волосы, заблестели в воздухе истолченные крылышки пикси, разлились по полу жидкости. Пол, зачарованный всегда быть чистым, стал поглощать все, что на него упало.
— О нет… — повторила я, с ужасом глядя на то, как пропадают наверняка ценнейшие ингредиенты. Я стала быстро собирать то, что можно было собрать, и, пытаясь поймать камень, закатившийся в угол, задела рукой магический символ, смазав его очертания.
В углу пропал свет, завоняло, а прямо над головой что-то затрещало. Подняв голову, я увидела, как крыша в этой части дома превращается в труху. Перекатившись в сторону под чудные звуки обрушивающейся крыши, я взглянула в угол, ужаснулась, и торопливо залезла под стол.
Когда шум прекратился, и пыль немного улеглась, я приоткрыла глаза и оценила масштабы бедствия. Часть комнаты, та самая, за которую отвечал смазанный мной символ, стала тем, чем является на самом деле — трухой. Давно прогнившие доски рассыпались, являя кустики, куда я сходила утром по нужде.
Ириан меня убьет…
Я почти впала в панику, отлично понимая, как отнесется рыжий к тому, что часть его дома разрушена. Сложившаяся ситуация поставила меня перед нелегким выбором: сбежать с места преступления, или остаться и повиниться. В первом случае у меня есть все шансы скрыться, найти кого-то из эльфов и попросить защиту. Во втором же случае у меня есть все шансы испытать на себе яркий сидхейский гнев. И не факт, что я этот самый гнев переживу!
Проблему выбора за меня разрешил Ириан. Выйдя из кустов, он замер, увидев, во что превратилась его лачуга. А я замерла, увидев, во что превратился сам Ириан — он вновь стал тем же человеком, каким был до снятия проклятья. Долговязый, тощий, некрасивый, с невыразительными глазами и морковно-рыжими, позорно короткими волосами.
Оглядев живописные «руины», он медленно перевел взгляд на меня. Сердце мое скукожилось в испуге, и мелькнула мысль о том, что лучшая защита — это нападение.
— Как ты мог оставить меня одну в своем опасном доме? — упрекнула я дрожащим голосом.
Нахмурив брови, сидхе прошел мимо меня в дом, носком ботинка откинул осколок от разбитого кувшина с водой, посмотрел на упавшую полку… Мне самой-то было больно смотреть на сей беспорядок, а ему, хозяину, каково?
Повернувшись, он отчитал меня, как девчонку:
— Если бы ты не совала нос, куда не следует, ничего бы не случилось. Полка была зачарована упасть, если бы ее коснулся кто-то чужой. Людей разве не учат, что трогать чужие вещи нельзя?
Можно ли умереть от стыда? Я была к этому весьма близка.
— Проклятое любопытство, — жалко проблеяла я в свое оправдание. — Всего-то хотела задокументировать увиденное, символы, экзотические штучки… Да, полезла, куда не следует. Да, виновата. Можешь на меня грубо накричать.
Рыжий вдруг улыбнулся, и я с облегчением отметила, что в глазах его нет злости.
— От журналиста в тебе куда больше, чем от фейриолога, не так ли, Магари? — спросил он.
Я виновато кивнула. Сидхе окинул снисходительным взглядом мою фигурку, и лицо его снова стало напряженным.
— Где оберег гостя? — вспомнил он.
— Когда напал баргест, оберег взорвался светом и исчез.
— Ресурс защиты был исчерпан, — кивнул рыжий, и со вздохом проговорил: — Без оберега тебе здесь находиться опасно. Я отведу тебя к Падрайгу и оставлю на его попечение, так будет лучше для нас обоих.
— К Падрайгу, который коллекционирует черепа друидов? Вдруг, он и мой захочет?
— А ты не говори лишнего, — посоветовал Ириан, подходя ко мне. — Ему необязательно знать, что ты сняла с меня проклятье и исполнила ритуал друидов.
— Не хочешь, чтобы все узнали об этом?
— Не хочу. Рано. И небезопасно для тебя, маленький фейриолог.
— Не такая уж я и маленькая, — пробурчала я, — рост у меня средний для человека. Кстати, о «человеках». Ты можешь менять по желанию облик?
— Раньше боги были способны принять любую форму, но ныне эта способность утрачена, как и многие другие. Мы мельчаем и слабеем. Все чаще нам приходится обращаться к зельям… — печально проговорил он, и пристально на меня взглянул. — Если ты скажешь лишнего, нам обоим не поздоровится.
— Понимаю. Не волнуйся, ничего лишнего не скажу.
— И не лги ни в коем случае.
Я фыркнула и возмутилась:
— Не учи меня элементарному: даже дети знают, что в холмах лгать нельзя.
