После Храма мы вернулись в дом, где слуги под командованием Бетси накрыли столы. Прощальный обед, свадебный бал. С которого, впрочем, мы отбудем намного раньше гостей. Нам ещё проходить церемонию в Башне Драххов.
Я очень смутно помнила ту, предыдущую церемонию. Множество драххов и я в кругу, и жжение на запястье... Это был единственный раз, когда батюшке разрешили пересечь Мост. Но в Башню не впустили – представляю, как он извёлся, дожидаясь дочку и не смея возразить, не в силах ни на что повлиять.
Есть не хотелось. Но от мысли, что, возможно, это моя последняя нормальная еда, я отправляла в рот кусочек за кусочком. Кто знает, чем питаются эти не-люди?
Впрочем, покосившись на мужа обнаружила, что он вполне с удовольствием ест. И понадеялась, что в ближайшее время мне не придётся менять рацион.
Муж молчал. Я оглядывала родные и близкие с детства лица. Улыбающегося брата – он словно продолжал обещать, что всё исправит, хоть поговорить наедине у нас не выдалось больше возможности. Айрин, которую я не могла не пригласить. Тётушку Салли, по обыкновению что-то рассказывающую рядом сидящим. Батюшку с матушкой. Остальных родственников и знакомых – свадьбу с драххом никто не хотел пропустить.
Сами драххи не присутствовали, словно не поощряли людские обычаи. Они встретят нас за Мостом, чтобы проводить свою церемонию на своей территории.
Поев, Эллинге положил приборы на тарелку, откинулся на спинку, оглядывая присутствующих. Опустив руку поправить платье, я ощутила прикосновение горячих пальцев. Вздрогнула.
Словно дожидаясь момента, музыканты завели совсем иную мелодию – лёгкий, быстрый вальс новобрачных.
Все взгляды обратились к нам, заставляя краснеть, смущаться.
Муж поднялся. Придержал мой стул. Вывел на середину зала и властным жестом притянул меня к себе, уводя в танец.
Он на удивление легко, свободно вёл, на мгновение меня даже посетило желание отдаться во власть движений и ни о чём не думать, ничего не решать.
Татуировка горела – но не пекла и не краснела, словно успокоившись, определившись.
– Вы счастливы? – произнёс муж.
Я подняла на него взгляд. Издевается?!
– Как я могу быть счастлива, если до вчерашнего дня даже не знала... – взгляд Наместника помрачнел, и я осеклась.
– Не знали судьбу ниатари? – холодно уточнил он.
– Не знала вас!
– У вас будет возможность узнать, – может, он хотел успокоить, но обещание прозвучало для меня зловеще.
– Тогда я смогу ответить на ваш вопрос, – отозвалась я.
Похоже, мои слова его раздосадовали.
– И всё же будьте любезны хотя бы изобразить радость.
– Я и так делаю всё, чтобы облегчить родителям расставание. Ваши упрёки несправедливы.
Я действительно старалась улыбаться и ни в коем случае не хотела бы выглядеть несчастной и печальной! Они дали мне много, я выросла в любви, я знаю о своём долге. Но Сольгард словно бы чувствовал всё, что мучало меня изнутри. Сколько бы я ни улыбалась внешне. Как он может требовать от меня испытывать счастье?!
Потом со мной танцевал отец, украдкой смахивая слёзы. Брат – я всё ждала, что он прояснит своё обещание, но Картер молчал. Видимо, просто утешал меня тогда.
Спрашивать побоялась. И чтобы никто не услышал, и чтобы сохранить хоть малейшую надежду. Хотелось верить, что если будет совсем плохо – он за мной придёт. Хотя я и понимала, что это невозможно. Никто не может попасть на Драххан без официального пропуска и разрешения самого Наместника. Моего, хирры поберите, мужа. Ох, да, приличные девушки же не ругаются. Тем более ниатари.
***
Я не хотела уезжать. Силы, как же я не хотела уезжать из дома, от родных и близких людей! Сколько отдала бы, чтобы остаться до конца свадебного бала, и снова ночевать в своей комнате, шептаться с Айрин, или сидеть в малой гостиной с Картером, разговаривая обо всём на свете!
Но этот жуткий мужчина, мой муж, не дал мне насладиться последним днём. Поднялся, поблагодарив лорда Оринго за гостеприимство и «чудесную дочь», взял меня за руку и повёл к экипажам.
Матушка осеняла счастливыми знаками, промокая слёзы. Батюшка старался скрыть эмоции, Картер хмуро кусал губы. Айрин всхлипывала, а её отец, лорд Врит Марак, наоборот кивал, улыбаясь. Пытался поддержать.
Все они оставались там, танцевать на моей свадьбе. Мои родные, моё прошлое. А впереди ждала неизвестность.
– Эллинге, – шепнула я уже в экипаже, глядя, как медленно, всё ускоряясь, удаляется наш особняк. – Вы позволите мне иногда видеться с родными?
Назвать его по имени было непривычно и боязно, а на «ты» – и вовсе страшно.
– Вы же знаете правила, – отозвался он, тоже не переходя к близкому обращению.
Вздохнув, я промолчала. Знаю. Хоть и не понимаю, но наверное, они для чего-то нужны.
Взгляд упал на татуировку, и я снова рискнула спросить:
– Мой узор не окрашивается в ваш цвет. Что это означает?
– Окрашивается, – отозвался Сольгард. Посмотрел на меня и ответил на невысказанный вопрос: – Синий – это мой цвет Манье. Серебро – мой Прада.
– Не понимаю.
К моему удивлению, он не стал обрывать разговор.
– Прада – общая энергетическая сеть мира. Манье и Инье – мужское и женское её проявление. Это сложно, – в его словах послышался лёгкий вздох.
– Нет, я слушаю, – пробормотала я. – Пожалуйста, продолжайте. У каждого драхха – цвет его Манье?
Эллинге заинтересованно поднял бровь и будто бы по-новому глянул на меня.
– Совершенно верно. Тех, в ком сильна энергия Прада – очень мало.
– У Сгерра... не сильна? – рискнула я и тут же пожалела: такой огонь вспыхнул в его глазах. Я поспешила объяснить: – Татуировка горела цветом его волос.
Сольгард несколько минут пристально разглядывал меня.
– У него Прада сильна. Сложно сказать, почему ваш узор отреагировал именно на его Манье. Прада бывает непредсказуема.
– А... Инье?
Он отвернулся. Молчал какое-то время, после отозвался:
– Её больше нет.
Я глянула на свою руку. А у меня тогда что? Безумно хотелось спросить, но голос мужа был таким отстранённым, что не рискнула. Как-нибудь потом. Должен же он мне всё рассказать? Ну или хоть что-то.
Впереди показался Белый Мост. Сердце замерло, защемило. Вот павильон с мороженым, где-то здесь меня впервые увидел Эллинге. Где-то здесь изменилась моя судьба.
Сам Сольгард не проявил никаких эмоций, вроде и не вспомнил это место. Или ему было глубоко безразлично.
Притормозив, экипаж медленно свернул на Мост.
