— Нигай знал, что Гетен не просто так прилетел в резервацию. Он ожидал подлянки. Поэтому мы дали ему то, чего он хотел: угнали подготовленный аэрокар. Это был отвлекающий маневр, так мы выиграли время на то, чтобы увести тех, кого нужно. Пока все силы были кинуты на то, чтобы задержать нас, Гетен под шумок испортил системы.
— Так это мы — отвлекающий маневр?
— Да. Я угнал аэрокар. Перед тем, как Гетен испортил системы, я посадил аэрокар в джунглях. Естественно, после такой посадки он уже ни на что не годен. Мы направляемся к королеве, откуда нас заберут.
— А я?! Зачем ты меня с собой потащил?
— Ты нам нужна. Мы решили тебя не будить.
Будить они меня не стали! Да как бы не так! Это Гетен испортил мой передатчик и ввел в глубокий сон!
А их план? Слишком глупый, слишком рисковый и слишком непроработанный, чтобы быть удачным. А Гетен… Какой же он гад, все-таки! А еще лгун, грубиян, неврастеник! Позорно лирианцу быть таким! Ему бы следовало родиться волосатым двухметровым веганцем — тогда бы характер соответствовал облику!
Локен ухмыльнулся, заметив, какое у меня стало выражение лица.
— Центавриане не допускают мысли, что кто-то их может обставить. Но вас легко обставить, если действовать открыто и нагло.
— Вот именно — нагло. Наглость это все, что у вас есть. Вас поймают, Локен. Вас арестуют. И, опозоренные, вы будете отправлены на трудовую колонию-планету, где проведете большую часть жизни в компании таких же наглых и тупых преступников, как вы.
— Поздравляю, у тебя эталонный пластмассовый мозг, кукла!
— У меня он хотя бы есть, в отличие от тебя. Зачем Гетен отправил меня с тобой? Из-за эмпатии?
— По большей части, да. Твои способности пригодятся. Гибриды запуганы и могут все испортить. С ними нужно поработать перед перемещением в космопорт.
— И правильно гибриды боятся! Даже они понимают, что ваша затея нежизнеспособна.
— Почему нежизнеспособна? Потому что тебе не нравится наш план? Кажется нерациональным? А чего стоит твое мнение, кукла? Ты ведь совсем не знаешь жизни, — проговорил Локен. — В реальности все не так, как описывают в ваших учебниках, как показывают в Сети.
— А ты видно многое знаешь, техник! Но только не то, как остаться на свободе. Ты будешь арестован вслед за Гетеном, — предсказала я.
— И что? — мужчина даже не стал возражать. Усмехнувшись, он добавил: — Где угодно я буду жить лучше, чем ты.
— Да неужели?
— Я и в колонии буду счастлив, а ты даже в роскошных апартаментах будешь мучиться от острой нехватки жизни.
— Не знала, что ты еще и психолог.
— Жизнь научила меня разбираться в людях.
Я рассмеялась издевательски, а он кивнул, как будто предвидел такую реакцию:
— Знал, что ты рассмеешься. В тебе вложили определенную сумму и определенным образом выдрессировали. Ты получилась качественной… вещицей. Такой же, как и сотни других центаврианок. Вы все, как с одного конвейера — одинаковые, предсказуемые, скучные.
— Какие глубокие познания в нашей психологии! Поражена, младший! В самое сердце поражена! — я приложила ладонь к сердцу, и взгляд орионца сместился туда же.
— А вот грудь у тебя ничего, — его ухмылка стала нахальнее. — Больше, чем у других. Пластика?
— Любое изменение внешности сразу отражается на ауре. К тому же, это слишком вульгарно и неприлично — менять внешность. Красота ценна только, если она абсолютно естественна. Ну, какой же из тебя знаток центавриан, раз ты не знаешь этого?
— Что-то ты завелась. Недовольна тем, что я не истек слюнями, глядя на тебя, голенькую?
— Разве я завелась? Это ты меня радуешь яростными монологами о том, какие мы, центавриане, ужасные да одинаковые. Причем, практически с самой первой встречи. Дай и я тебе поставлю диагноз, младший: у тебя недержание хамства.
Мужчина улыбнулся; в его голубых глазах засияли искорки задорного злого веселья:
— Я откровенный человек. Если мне что-то не нравится, я говорю об этом сразу.
— Это называется плохое воспитание.
— Таких, как ты, следует ставить на место. И это не имеет никакого отношения к плохому воспитанию.
— Как мило, что ты со мной делишься своими мыслями! Наверное, обидели тебя, бедного младшего, злые-злые центавриане. А ты сидишь перед представительницей расы, которую ненавидишь, и не можешь сдержаться, изливая оскорбления. Эмоции тобой управляют, орионец. Оттого, наверное, ты так плохо соображаешь. Заметь, я говорю именно про тебя, а не про твою расу. Потому что я не расистка, Локен, в отличие от тебя.
— И я не расист. Я просто говорю, как есть.
— В том и дело, что ты говоришь не так, как есть, а так, как ты думаешь, обстоит дело. Так что лучше не позорься своими заключениями и обеспечь мне безопасность, раз уж я в твоей компании.
Локен достал из рюкзака моток серебристой мягкой ленты и подошел ко мне.
— На бок, кукла, и руки за спину.
— Думаешь меня связать?
— Мечтаю, — проговорил он с рычащими угрожающими интонациями; от звука этого голоса моя кожа покрылась мурашками. — Знаешь, какое у меня самое горячее желание? Залепить тебе рот.
— Так исполни свои желания! — в тон орионцу ответила я. Однако как только он меня коснулся, я уже безо всяких шуток сказала: — Я не собираюсь убегать, Локен. И нападать на тебя тоже. К сожалению, ты мне полезен и вредить тебе не имеет смысла.
Он посмотрел на меня, явно задумавшись о том, что я сказала, завел мне руки за спину и зафиксировал запястья лентой — я помнила по фильмам, что такую ленту разорвать не получится. И на этом орионец не успокоился — и ноги зафиксировал. Я не стала сопротивляться. Орионцы в отношении женщин не отличаются щепетильностью — он запросто может меня ударить. А если он меня ударит — я ударю в ответ. И тогда дело вообще может чьей-то смертью кончиться…
Если бы я была сильным психокинетиком, никакая бы лента ему не помогла!
Вскоре джунгли поглотила темнота. Возможно, на открытой местности было светлее, но от нас бледное сияние звезд скрывал густой полог леса. Я устроилась поудобнее — хотя вряд ли это было возможно — и стала прислушиваться к звукам леса, уверенная, что ночью меня обязательно укусит какое-то вредное насекомое или заползет в ухо.
Сон не шел. Я слушала, как ровно и глубоко дышит Локен, как живут джунгли, а сама думала о словах орионца. Именно на счет меня он ошибся — я не кукла, и нет во мне ничего стандартного. В глубине души меня всегда возмущало строгое отношение к людям в нашем обществе. У тебя чуть кривоватый нос — ты некрасив. Ты пробежал сто метров на долю секунды позже — ты медленный. Ты заболел — у тебя слабый организм. Ты умер… так тебе и надо, дай дорогу сильным.
