– А как же Эмили, девочка наша? – спросила она. – Как же ей в услужение идти, коли там такое творится?
– «Там», то бишь в Раглане? – переспросил мужчина. – Не понимаю, замок-то здесь при чем? – И как бы поясняя: – Бродериков никого не осталось, значит, и страшиться нечего.
– Но оборотень...
– Нет никакого оборотня. – И он направился к дому.
Мать постояла немного, задумчивая и мрачная, девочка едва успела отпрянуть, как она оглянулась на окно. На секунду, но Эмили испугалась, пусть и понимала: пустое все это, идти служанкой в Раглан все же придется, достаток у них не тот, чтобы артачиться да суевериям поддаваться.
Она подхватила узелок и вышла из закутка, заменявшего девочке спальню, отец с мрачным видом сидел за столом, поглядел на нее исподлобья.
– Уходишь?
– Пора мне. Хочу засветло к месту явиться!
– Что ж, будь там хорошей девочкой.
– Я буду стараться, отец.
Прощание с матерью оказалось более многословным, эмоциональным, и Эмили, выходя со двора, испытывала острое желание воротиться и никуда не идти вовсе. С трудом его переборола и покинула деревню... Люди глядели ей вслед не без боязни, с тревогой во взглядах. И она, направляясь полями к Раглану, невольно нет-нет да оглядывалась... Словно выискивала чего-то глазами.
Чего-то или кого-то...
И уже у самого родника, что бежал вдоль Низинного леса, увидела на дороге всадника. Он ехал по той же дороге, что и она, с охотничьим ружьем за спиной и озабоченным видом.
– Эй, девочка, – окликнул он ее, – не подскажешь, как в Берри проехать? Заплутал я малость, никак не найду дорогу.
Эмили остановилась и с любопытством посмотрела на путника. Он был очень старым, с морщинками вокруг глаз... Но улыбался приветливо, с явным расположением.
– Так вы на верном пути, сэр, – откликнулась она. – Эта дорога прямиком приведет вас в деревню, вы только никуда не сворачивайте.
– Вот спасибо. – И он протянул ей монетку. – Подсобила старику.
Девочка приняла вознаграждение, спросила вдруг:
– А вы охотник на оборотней? Тот самый, которого в Торвуде наняли чудовище изловить?
Старик, казалось, удивился вопросу, потер подбородок.
Отозвался вопросом на вопрос:
– А что, чудовище нынче бесчинствует? Много вреда приносит?
– В основном молодых ягнят задирает, да, поговаривают, напал на пастуха в соседней деревне. Разве вас не поэтому вызвали? – спросила девчушка. – Мама так говорила.
Путник улыбнулся малышке, поправил ружье на плече, да произнес с кажущимся спокойствием:
– Поспешила бы ты домой, милая. Ночь скоро... Негоже одной ходить. – И тронул поводьями бока жеребца. Тот с радостью отозвался, сорвался на бег так скоро, словно только того и ждал.
Эмили постояла, глядя обоим вослед, и тоже поспешила вперед, в противоположном направлении. День клонился к закату, тени от деревьев растянулись призрачными тенями под ее ногами, далеко в вышине проявился тонкий серпик новорожденного месяца.
Она ускорила шаг...
И вдруг услышала шорох в кустах. Даже не шорох, треск сучьев под ногами...
Или лапами?
Сердце девочки дернулось, заголосило испуганным зайцем, заметалось между ребрами грудной клетки...
Она бросилась бежать. Не разбирая дороги, на заплетающихся ногах... Задыхаясь от накатившего ужаса.
И было почему: оно преследовало ее. Неслось за спиной в два раза быстрее нее самой, готовое вот-вот настигнуть, наброситься, растерзать на мелкие кусочки... Точно так же, как делало это с животными.
И сделает с ней, если Эмили не окажется быстрее...
А в это верилось мало.
– Мамочка! – заголосила она на последнем дыхании и повалилась на землю, зажмурив глаза и свернувшись в клубочек. Защищаясь единственно возможным способом...
И тогда что-то ударило ее по ноге. Словно ножом полоснули... Боль прокатилась по нервам, разлилась по телу обжигающим жаром. И еще раз – по бедрам и боку...
А оно дышало над ней. Касалось своим языком... Наслаждалось приторным ароматом свежепролитой крови.
23 глава
Элизабет все еще злилась на него: не желала ни говорить, ни даже глядеть в его сторону. Обида и острое разочарование были прописаны на девичьем лице огромными буквами...
Не стоило ему привозить ее в Раглан.
Не стоило и надеяться, что такая девушка, как она, проникнется им и стенами этого замка...
Почувствует то же, что и он, когда явился сюда впервые: эти свободу, покой, отделенность от целого мира стеной первобытной прописанной в камне истории. Сможет сделаться счастливой....
А ведь, казалось бы, все могло быть иначе.
– Ужин готов, – провозгласила Альвина, поставив на стол исходящую паром супницу. – Извольте садиться.
И они с Лиззи подошли к столу. Он отодвинул ей стул, помог занять свое место... Прошелся взглядом по ровной спине, как бы бросающей ему вызов, и длинной шее со вскинутым подбородком. Что ж, стоит поговорить и расставить точки над «i“... Не тешиться пустыми фантазиями, коли все столь серьезно.
– Вы, кажется, чем-то недовольны? – осведомился Аддингтон в тот же момент. – Возможно, желаете поделиться, чем именно. Это облегчило бы наше положение...
– Каким, интересно, образом? – отозвалась Лиззи не без сарказма. – Вы ведали от начала, что думаю я о нашем союзе, крайне мне неприятном и нежеланном, и вам ли ссылаться на проявленное мной недовольство? Тем более... в таких обстоятельствах.
И то, как она это сказала, как посмотрела, заставило сердце сжиматься, снова и снова. Аддингтон открыл было рот, чтобы ответить, сослаться на некоторые моменты, ей позабытые, однако так и не получилось: заголосили собаки во дворе замка. Да так, что оба супруга замерли прислушиваясь...
Появились ужинавшие за загородкой слуги.
– Надо бы посмотреть, кого нелегкая принесла, – пробасил Томас, подхватывая кочергу.
Аддингтон с Лиззи тоже поднялись, и мужчина коснулся кармана сюртука, убеждаясь, что оружие на месте. Нынче он с ним не расставался...
Вместе с Томасом они приблизились к двери и потянули за ручку.
Казалось, что-то тяжелое налегало на нее с обратной стороны, под его напором дверь поддалась быстрее... и обитатели Раглана ахнули, узрев на пороге страшное зрелище: окровавленное тело ребенка, распластанное по ступеням.
Первой пришла в себя Альвина: всплеснула руками:
– Страх-то какой! – и, поскрипывая суставами, склонилась над девочкой. Коснулась ее руки, шеи... – Жива, жива, горемычная, – констатировала она и распрямилась: – Помогите ее в дом занести! Несите в мою каморку. Бедный ребенок!
