– Надеюсь, я не сделаю вам больно, – пролепетала она, неловко коснувшись мужниной груди.
И он отозвался:
– Только не сейчас.
И прозвучало то так, словно прежде она именно так и поступала: делала ему больно. Хотя все было с точностью да наоборот... Это он... и Джейн разбивали ей сердце. Буквально на мелкие кусочки... И сам факт данного обстоятельства казался невероятным: разве можно разбить равнодушное сердце?
А ее именно таковым и было, равнодушным и очень холодным.
По крайней мере, именно так ей и казалось...
Она провела по коже супруга мокрой тряпицей, один, второй, третий раз, вода в тазу загустела, окрасилась ржавым, стойкий железистый аромат разлился по комнате фимиамом.
Лиззи сглотнула и снова провела по краю изодранной раны, от одного ее вида делалось тошно на душе, вот она и отвела взгляд, лишь на секунду, но и того хватило, чтобы столкнуться с супругом глазами. Угодить словно в ловушку... Заметить, какими больными и воспаленными они выглядели, такими, словно не спал он много ночей, словно тяжело, безнадежно болен.
– Спасибо, что заботишься обо мне, – услышала она его голос.
И, вспыхнув, вернулась к прерванной работе. Если бы только не эти кровь, рана и запах, она бы хотела коснуться кожи супруга руками... Ощутить, какая она на ощупь, отличается ли от женской. Грубее ли... Тверже. Настолько ли гладкая, как ей это кажется.
Подрагивающие пальцы буквально сводило от любопытства...
И вдруг эта мысль: а что, если он умрет? Что, если он... обратится?
Она с таким испугом поглядела на мужа, так тяжело выдохнула, что он, словно прочитав ее мысли, отозвался:
– Со мной ничего не случится, Элиза. Я буду жить и тоже заботиться о вас!
Едва ли разбираясь в причинах своего поведения, Лиззи почувствовала слезы на глазах: сначала их, а после руку супруга, накрывшую ее руку своей.
– Идите поближе, – попросил он вдруг, – хочу вам что-то сказать.
И она наклонилась вперед, подалась так близко, что ощутила дыхание мужа, всколыхнувшее прядь ее выбившихся из прически волос, еще раз всмотрелась в его измученные глаза...
– Ближе.
– Но...
Ближе было нельзя... там находились его губы, именно это она и хотела сказать, когда, обхватив ее затылок рукою, Аддингтон притянул к себе ее голову и... поцеловал.
Чуть настойчиво... нежно... так, что поплыло перед глазами. Вспыхнуло радугами, разлилось весенними красками, прыснуло фейерверком за веками. Заставило позабыть все на свете...
И, казалось, могло продолжаться вечно!
27 глава
Аддингтон спал – Альвина напоила его снотворным – а Лиззи лежала без сна, прислушивалась к его мерному дыханию в темноте, вглядывалась в черты такого чужого... знакомого лица.
И вспоминала свой первый поцелуй...
Раз за разом. Снова и снова!
«Идите сюда, я хочу вам что-то сказать".
И вдруг эти радуги... этот фонтан сокрушительных эмоций... это теплое чувство, разлившееся под кожей.
И чем оно было, объяснить было едва ли возможно...
Только не счастьем.
Принятием...
И уж тем более не любовью.
Чем-то совершенно другим, о чем она подумает позже.
А сейчас...
Элизабет выпростала руку из-под одеяла и коснулась мужских волос. Ей так давно хотелось этого сделать (нелепая, пустая фантазия), что теперь, воспользовавшись моментам, она не смогла отказать себе в удовольствии исполнить ее. Волосы были мягкими, совсем не такими, как она себе представляла, чуть вьющимися на концах, как у тех ангелочков в церковных брошюрах, и темными-темными. Словно ночь за окном над долиною папоротников...
Припомнился разговор со старухой.
– У девочки те же раны, что у хозяина, – сказала она. – Я штопала и те, и другие, так что можете мне поверить, хозяйка. Его подрал тот же зверь, что и малышку!
– Я и сама вижу схожесть, – откликнулась Лиззи. – И это меня пугает... Что, если Джейн права: и это работа чудовища. Оборотня!
– Коли вы верите в них... – зыркнула старуха.
– А ты разве не веришь?
Альвина крепко задумалась, глядя куда-то поверх собеседницы.
– Я так долго жила на этом свете, – сказала она наконец, – что, верно, и вовсе выжила из ума! – И, выдав эту странную фразу, отправилась прочь по своим делам.
… В этот момент Аддингтон заметался на постели, дернулся, застонал, произнес что-то невразумительное, и все это во сне, не просыпаясь. Элизабет придвинулась ближе, коснулась его плеча...
– Все хорошо, – прошептала едва слышно. – Вы... ты... в безопасности!
Мужчина затих на мгновение, однако лишь для того, чтобы дернуться снова, снова произнести:
– Вы здесь... море совсем неспокойно... Элиза...
– Я здесь. – Она чуть надавила на его плечи. – Я здесь... рядом с тобой.
И Аддингтон зарычал... Настолько страшно, что Лиззи вскочила с кровати и едва не расшиблась о туалетный столик. Что-то с грохотом полетело на пол...
Одновременно с этим распахнулась дверь комнаты, и на пороге появилась фигура в белом. Элизабет вскрикнула было, только услышала знакомый голос и лишь потому не переполошила весь замок.
– Это всего лишь я, госпожа. – На пороге стояла Джейн с кружкой в руках. – Альвина сказала, хозяину это не помешает... Настой из бузины и ромашки. От болей... – добавила она совсем тихо, верно, только теперь рассмотрев устремленный на себя взгляд. Тяжелый, полный скрытого подозрения...
– Ты словно за дверью стояла, – сказала Элиза. – Ты напугала меня!
– Простите, я этого не хотела. Можно мне запалить свечу?
Лиззи ощутила решимость выставить горничную за дверь, сказать, что сама позаботится о муже и почти открыла для этого рот, когда он снова заметался на постели, издал еще одно страшное рычание, и ее решимость откатилась назад, подобно прибою.
– Запали, – сказала она, а сама поглядела на мужа, сопоставляя рык и битье посуды несколько ночей назад. Не он ли тогда кричал? Не его ли вину взяла на себя Альвина?
И почему?
Комната озарилась подрагивающим светом свечи.
Джейн сказала:
– Хозяина нужно разбудить...
И Лиззи с решительным видом коснулась его плеча:
– Мис... Джеймс, – исправилась она. Хотелось доказать дерзкой служанке, что муж для нее не чужой человек. Не «мистер Аддингтон», как для нее самой. – Джеймс, просыпайтесь!
Тот выкрикнул:
