– Как ты мог это сделать? Почему этот подонок Миша избивает нас, Дима из-за него не разговаривает, он убил нашу собаку, его не посадили, а Джек никого не обидел, девочка просто испугалась, и его усыпили? – плакала Аня. – Почему его не посадят пожизненно? Или не усыпят? Почему люди должны жалеть этих монстров? Зачем они нужны этой земле? Какую пользу они несут? Они только ломают и разрушают все, что встретится им на пути. Такие не должны жить! Почему, если кому-то показалось, что животное покушается на жизнь человека, его усыпляют и это не обсуждается, а этих уродов постоянно оправдать пытаются? Все им с рук сходит… Где справедливость, папа? Где? Скажи мне, – рыдала Аня.
– Этот мир несправедлив, и не надо искать эту справедливость. Смирись с этим, – сказал Ане отец.
– Ты наш мир таким сделал! Несправедливым! Ты! – кричала Аня. – Если бы ты был сильным, нашу собаку бы не усыпили, потому что побоялись бы тебя, а этого урода не было бы в нашей квартире. Смириться с чем, папа, я должна? Ты создал себе правила, по которым живешь – терпи, смирись, – ты слабый, и все это чувствуют! А от твоей слабости страдаем мы, ты не должен был становиться отцом, ты не способен на это! – кричала, глотая слезы, Аня.
Этими словами она очень сильно задела отца, он нервно схватил ножницы и обрезал ее длинные волнистые волосы со словами: «Проклинаю тот день, когда ты родилась, чтобы у тебя судьба сложилась, как у твоей матери. Вырастешь и станешь алкоголичкой или наркоманкой, и какой-нибудь Миша тебя убьет за твой поганый язык».
– Ты не отец! Ты ничтожество! Ты такой смелый только с детьми, иди покажи свою силу Мише, заступись за своих детей, которых сам произвел на свет! – рыдала Аня, сидя на корточках около ванны и трогая куски обрезанных длинных волос.
Отец ненавидел себя за слабость, он постоянно срывался на детей от бессилия. Дима сильно заикался, плохо учился в школе, каждый раз за любую провинность отец бил его головой об пол, называя тупым и заикой, говорил: «Лучше бы ваша мать сделала аборт, выродки, я устал от вас, не о такой жизни я мечтал». Когда у него было плохое настроение, он мог сильно избить кого-то из детей ремнем и обдать кипятком, приговаривая: «Ненавижу вас, уродцы, лучше б вас не стало». Но ведь он сам создал себе такую жизнь. Он женился и сделал троих детей, будучи не готовым к этому: ни жилья нормального, ни дохода, огромное количество страхов и предубеждений, он сам, будучи уже взрослым мужчиной, не мог заступиться за детей, он сам выбрал этот путь – терпеть, страдать и плыть по течению. Есть интересное выражение: «Каждый человек находится ровно в том месте своей жизни, куда привел себя ценою своих решений, жизненных установок и зоны ответственности». Конечно, можно бесконечно обвинять родителей, что «они сломали тебе жизнь», как отец Ани, став взрослым, и говорить о том, что «если бы не такое тяжелое детство, у меня было бы все по-другому».
Но надо понимать, что родителей и то, что с нами происходит в детстве, мы не выбираем и не можем на это влиять, это не наша зона ответственности. Но то, что с нами происходит дальше, в том числе наша реакция на эти обстоятельства, – это только наша ответственность и наш выбор. Потому что «важно не то, что сделали из меня, а то, что я сам сделал из того, что сделали из меня», как говорил Жан-Поль Сартр. И миллионы людей по всему миру со сложнейшими трагическими судьбами, которые, казалось бы, были обреченными, стали людьми с большой буквы, тому пример.
В той среде, в которой рос отец Ани, существовало очень много предрассудков относительно сексуальных отношений между мужчиной и женщиной, более того, это распространялось даже на физиологические особенности человека. Ведь, как известно, скопцы являются ветвью старообрядческой конфессии, а Алексей был из семьи староверов, и пусть из его родственников никто не решился на такой радикальный шаг, как оскопить себя, но в своем искаженном мировосприятии не считали оскопление членовредительством или чем-то варварским. Как рассказывал отец Ане, среди скопцов ходила легенда о том, что Иисус Христос, будучи евреем, был не просто обрезан, а именно оскоплен. Таким образом, кастрируя себя, сектанты считали, что подражают Спасителю. В семье Аниного отца гениталиям уделялось нездоровое внимание: ежедневно в адрес детей слышались упреки относительно «срамоты наготы, срамного уда», акцентировалось внимание на положении рук во время сна поверх одеяла, форме одежды – приветствовалась максимальная прикрытость, девочки в этой среде стеснялись полового созревания. Тема секса обходилась стороной, а если и упоминалась, то не в контексте здоровой составляющей отношений между мужчиной и женщиной, а как акт греховного помутнения рассудка, происк дьявола. Соответственно, повзрослев и создав свою семью, отец Ани и в нее принес тлетворное влияние предрассудков того общества, в котором вырос. Срамота наготы, отрицательное отношение к проявлению половой принадлежности, сексуальности, чувственности укоренились и в его семье. Дети стеснялись отца и не чувствовали себя свободными. Даже ночью, чтобы сходить в уборную, они надевали поверх шорт и футболки штаны и кофту с длинными рукавами, ведь попасться на глаза отцу в коротких шортах или короткой ночнушке означало выслушать тираду о грязи человеческого тела, греховности своей сущности, невоспитанности, а в худшем случае – понести телесное наказание. Никаких теплых физических контактов между родителем и ребенком не было: ни объятий, ни поцелуев – все те проявления ласки, которые считаются нормой в любой другой семье, в семье Ани считались предосудительными. Отец ни разу в жизни не обнял детей и, более того, не разрешал это делать матери – это считалось чем-то грязным… Ане до сих пор больно вспоминать все это – родители за всю ее жизнь ни разу ее не обняли…
В целом отец Ани был очень жестоким человеком, крайне тревожным: когда дети ему мешали спать, он мог их поставить на горох, выгнать в тапках на улицу. Он постоянно сравнивал детей с собой в детстве и рассказывал о своей тяжелой жизни: «Если бы я мешал отцу спать, он бы меня избил до полусмерти. Помню, когда папа был выпивший и мы мешали ему, он за нами с топором гонялся, хотел зарубить. Вам повезло, что я хороший отец и не пью». То, что он не пил, наверное, было единственным его плюсом. Больше всего от него доставалось младшему брату. Дима часто плакал, отец за это его сажал в ванну с ледяной водой, выключал свет и говорил: «Пока не заткнешься, уродец, не выпущу тебя». Ребенок надрывался от плача, а когда Аня его оттуда вытаскивала, то ей сильно доставалось от отца за это – он мог ее избить, а иногда даже выгнать из дома, сказав: «Надеюсь, ты никогда не вернешься».
После очередного такого эпизода Аня вытащила брата из ванны, он дрожал от холода, губы его были синими, мальчик сказал сестре: «Я не хочу жить, папа говорит, что я уродец, он жалеет, что я родился. Лучше мне умереть, оставь меня в этой ванне, пожалуйста, сестра». Ане было очень жалко брата – маленький, беззащитный, худенький малыш после этого не ел несколько недель, он хотел умереть от голода… Издевался отец изощренными способами: например, мог кинуть детей где-нибудь в Купчино и заставить идти пешком до дома зимой в центр Петербурга; заставлял собирать бутылки, подходить к людям на улице и ждать, пока они допьют пиво, чтобы забрать бутылку, или вовсе попрошайничать – когда не было еды или денег на метро, нужно было подходить к людям и просить какую-нибудь мелочь, а потом ее отдавать отцу. Это было очень унизительно и позорно.
