– Понимаю, но никто, кроме тебя, твои проблемы не решит. Особенно в голове. Ни психолог, ни друзья, ни родители – только ты. Разберись в себе. По-любому всё неспроста – должно быть объяснение. Начни анализировать всё в своей жизни. Заведи дневник.
– Поверь, пробовал, и не раз. В итоге все они оказывались в помойке через месяц. Вечно забываю, да и лень вести их.
– Как ты в основном общаешься на расстоянии?
– По телефону. Звоню или записываю аудиосообщения.
– Аудиосообщения? Ужас, какой же ты старый! Аудиосообщения! Сейчас принято говорить «голосовые сообщения», но не «аудиосообщения». Ужас! Послушай, а ты попробуй на диктофон в телефоне записывать все свои мысли. Тебе так будет проще разобраться в себе – ведь каждый раз как голова чем-то будет забита, ты сможешь это сразу же записать и проанализировать.
– По-моему, это тупая идея.
– Как знаешь. Я всего лишь предложил выход. Тебе решать, как делать. Возможно, ты и без моего совета на верном пути.
Я тогда действительно задумался над идеей Игоря – она и правда мне казалась интересной и логичной, но совсем бессмысленной. Как я ошибался – сейчас это моя отдушина и единственный способ разобраться в себе!
Мы с Игорем протрепались ещё два часа, которые пролетели для нас незаметно. Говорили в основном о наших семьях, о природе в Ястребской области и о всякой бессмыслице. В итоге к нам присоединился Миша. Так как он был за рулём, пить отказался, да и мы уже были в зюзю, поэтому решили разъехаться по домам. Мы с Игорем обменялись телефонами, после чего он быстро испарился в толпе, движущейся к метро. А мы с Мишей поехали в его дом в Серебряном Бору.
Глава 6
В полутьме ресторана в клубах дыма от кальяна Маша опустошала очередной бокал вина. Время для неё текло весьма блаженно; она наслаждалась той тишиной, что ей дарило одиночество – без мужа, без Насти. Но мысль, что пора уходить, забирать ребенка у няни, её расстраивала.
Самым сложным для начала оказалось встать, ведь количество выпитого алкоголя и ватное состояние от кальяна приковывали к дивану, и при каждой попытке подняться тело возвращалось к прежнему состоянию. Маше потребовался не один десяток минут, чтобы вырваться из райского оцепенения.
На улице уже темнело, и фонари не справлялись с рассеиванием тьмы вокруг. Единственным, что освещало путь, был торговый центр на пути домой, и, чтобы сократить дорогу, Маша двинулась сквозь него.
ТРЦ соответствовал своему названию: «Праздник». Внутри действительно был праздник – всё вокруг светилось и мигало, а ларьки, кафе и рестораны так и завлекали к себе. ТРЦ только недавно открылся, и много площадей ещё было закрыто или даже ещё не куплено, но все приходили просто провести в нём время: кто-то – полюбоваться огоньками вокруг, кто-то – пройтись по магазинам, а кто-то – просто остыть от уличной духоты.
С другой стороны здания, у центрального входа, собрались митингующие. Они добивались закрытия ТРЦ, ибо с момента открытия многие владельцы малого бизнеса в городе понесли потери, хотя при этом открылись новые вакансии для молодёжи. Народ в городе разделился на два фронта: кто-то поддерживал открытие ТРЦ, а кто-то – нет.
Маша кое-как вырвалась из «оккупации». Толпа на входе плотно стояла и выкрикивала свои лозунги, чтобы каждый проходящий чётко услышал их посыл. На этом приключение Маши не закончилось, ведь дальше ей необходимо было пройти несколько улиц, включая место недавней трагедии – ресторан «Очаг».
Под уцелевшей вывеской «Очаг» сложили мемориал из венков, свечек и фотографий погибших в пожаре. Мемориал вносил некое чувство дискомфорта, даже чем-то пугал; он отлично обрисовывал весь действительный ужас, произошедший внутри, – ведь ни один репортаж не мог передать ощущение той безысходности. Вся сажа вокруг была истоптана, а воздух до сих пор передавал запах гари, как и обугленные руины ресторана. Но удивляло то, что вывеска каким-то чудом оказалась цела.
В первые дни трагедии к ресторану приходили как семьи погибших, так и обычные зеваки, – все хотели посмотреть на то, что осталось от ресторана, ну а журналисты лишний раз пытались запечатлеть трагедию в хрониках. С каждым днём народ здесь рассасывался, а к концу дня его и вовсе не оставалось, но горящие свечки давали понять, что здесь регулярно поддерживали хоть какую-то жизнь. И когда Маша подошла к мемориалу, возле ресторана была лишь одна женщина в чёрном, зажигавшая свечу над фотографией рыжего мальчишки.
Маша тихонько подошла к ней со спины.
– Соболезную вам, – это всё, что вырвалось из уст Маши. Она сама не понимала, зачем подошла, – скорее всего, нежелание идти домой и сидеть с ребёнком было для неё большим наказанием.
Женщина повернулась к ней. Увидев молодое лицо, Маша отшатнулась. Она не думала увидеть столь юную особу, хотя её скулы были настолько истощены, что напоминали смерть.
– Спасибо. У вас тоже кто-то погиб?
– Нет… Да… – запнулась Маша, – Да. Брат мужа.
– Я тоже вам соболезную. – Машу от этих слов в её адрес скрутило. – Не понимаю: за что Бог обрушивает все эти страдания на нас? Неужели мало мы других бед и несчастий пережили?
– Никто не даст нам правильного ответа. – Маша уже жалела, что подошла, – на подобный разговор она не соглашалась, и ей поскорее хотелось сменить разговор. – Это ваш брат на фотографии?
– Сын. Приёмный. – Маша снова пожалела о своём вопросе – она понимала, что смерть ребёнка переживается сильнее, чем смерть брата. – Мы усыновили двух близнецов ещё младенцами.
– Другой ребёнок жив?
– Жив, но от этого не легче – их как будто что-то связывало. Сашеньке сейчас очень сложно, и я не знаю, что с этим делать, как помочь ему пережить всё это.
Девушка наклонилась к мемориалу и поставила фотографию и свечку поглубже среди остальных, таких же потерянных в огне жертв.
– Со временем образуется. – Ничего другого Маша не придумала, чтобы сказать, но лишь после поняла, насколько глупо звучат эти слова. – Он примет потерю своего брата и будет двигаться дальше. Всё зависит от него самого, примет он потерю или нет. Просто ему правильно нужно всё объяснить. Я долгое время не могла принять смерть бабушки. Она с самого рождения была со мною рядом, а потом – бац, и её нет. Я искала её, спрашивала у родителей, где она. Просто тогда не могла понять, что такое смерть. Никто не мог мне это объяснить, пока сама с возрастом не пришла к осознанию.
Девушка смотрела на фотографию ребёнка, а Маша – на неё саму. Тишину нарушали лишь шмыганье носом и завывание ветра.
– Да, вы правы. Он, конечно, понимает, что произошло, уже сейчас, но мне так страшно заговорить с ним об этом! Страшно, что он переживает это один, поэтому не знаю, что сказать ему в поддержку.
– Если вы считаете себя действительно матерью ребёнка, то обязательно найдёте правильные слова.
Но подбадривающая речь не помогла – девушка только сильнее ушла в себя, и Маша не могла не заметить этого.
