– Потому что кто-то дурно на тебя влияет. Вычислить бы этих прохвостов – и поговорить с ними по душам. За всю херню.
– Умерь свой пыл, Тартюф.
– А как мне тогда греться?
– Пойдем скорее в метро. Пока я не окажусь в тепле, эскизов тебе не видать.
* * *
Патрик и Бетти-Энн сидели на скамейке в магазине и ели чипсы – несмотря на ужасную погоду, все ближайшие кафе были забиты. Патрик разглядывал эскизы и пел им оды, а Бетти-Энн разглядывала его лицо, пытаясь найти на нем хотя бы намек на неудовольствие, неодобрение или признаки лжи – безуспешно. Похоже, картины ему действительно нравились.
– А помнишь, как ты сомневалась, стоит ли тебе пробовать, думала, что у тебя так ничего и не выйдет?
– Да, помню. Но пока что только ты их видел, а ты в этом случае, скажем прямо, не совсем объективен.
– Даже чувства не могут затмить мою тягу к честной оценке искусства. Например, как-то моя мать показала мне свой хэнд-мэйд горшок для растений, я честно сказал, что получилось плохо.
– И как она отреагировала?
– Обиделась, как же еще. Даже после получасовой лекции о пользе искренности она меня не простила, и в тот день я остался без ужина.
– Ты знал, на что идешь.
– Ну да ладно, не будем о грустном. Так вот, когда ты будешь выставляться в нью-йоркской галерее, треть выручки за билеты и проданные полотна будет идти мне.
– Хорошо, только мне будет идти треть от продаж твоих книг, на которые я тебя – по твоим же словам – вдохновляю.
– Это будет забавным соревнованием только в том случае, если мы будем отдавать друг другу не треть, а все. И вообще, к черту деньги, мне достаточно будет просто стоять на этих выставках и рассказывать посетителям историю каждой картины, типа “Вот эту она написала пьяной, это видно по специфической технике работы с кистью” или “Нож в черепе с синей фуражкой символизирует ее отношение к подземному транспорту”.
– Я бы выгнала тебя после первого же объяснения. И вообще, ты сам первым заговорил про деньги!
– Это был не я, а мой внутренний жмот. Этот тип иногда вырывается на свободу, извини.
– Сколько же в тебе демонов…
– Больше, чем чипсов в этой пачке. Но, как и с чипсами, ты помогаешь мне уменьшать их количество.
– Так а что издательство? Они тебе еще не звонили?
– Неа. Пока что ждем.
– Может все-таки покажешь им первый роман? Мне он понравился даже больше.
– Ни за что. Я ведь уже говорил – это никакой не роман, а признание. Или письмо. А письма должны читать только их адресаты. Там все слишком личное, чтобы я отдал это еще кому-то.
– Ну ладно, будем ждать дальше. У них еще два часа до закрытия.
Патрик ничего не ответил, уставившись куда-то вглубь бакалейного отдела. Он сидел так пару минут, пока Бетти-Энн, воспользовавшись этим его ступором, доедала чипсы.
– Я ведь уже говорил тебе, как сильно ты мне нужна?
Девушка кашлянула, чуть не подавившись очередным куском обжаренной картошки.
– Говорил! Только когда сделаешь это в следующий раз – пожалуйста, не будь таким внезапным, ладно?
– Ладно. Просто я на минуту представил, что было бы, если бы ты тогда не…
– Не надо ничего представлять. Ты слишком много думаешь и представляешь всякого мрачного. Понимаю, такая у тебя фантазия, но все сложилось как нельзя лучше, и нет смысла возвращаться к тому, что прошло. Сейчас все хорошо, честно.
– Обещаю, я перегрызу горло каждому, кто попробует это испортить.
– Хорошо. Я запомню это обещание зверской вендетты посреди продуктового.
– Пойдем погуляем, я еще что-нибудь пообещаю. Или выполню что-нибудь из обещанного.
– Черт, ну вот что я могу ответить такому мастеру интриги?
* * *
Вряд ли многие могут похвастаться тем, что дрались с богом. Я теперь мог, и даже имел право заявлять о своей победе – он лежал на снегу, залив все вокруг кровью и тяжело дыша. Но это зрелище не внушало мне оптимизма, ведь всего минуту назад на его месте было кровавое месиво. Боги регенерируют очень быстро.
Ладно, буду надеяться, что без блокнота он не сумеет все портить так быстро и эффективно. Иначе зачем он ему вообще нужен? Я разорвал в клочья листы и двинулся по следу этих двоих, даже не подозревающих, какие за них ведутся сражения, и какие последствия может иметь исход сегодняшнего вечера.
Опасность еще не миновала, и я чувствовал здесь присутствие гостя из другой реальности. Эта тварь приближалась к ним, и мне снова нужно было спешить.
* * *
Они стояли под мостом, тонули в объятиях, поцелуях и говорили друг другу много разных приятных слов. Патрику казалось, что он сегодня просто не сможет отпустить Бетти-Энн домой. Каждой секунды вместе с ней ему было мало, и внутри все противилось самой идее о том, что эти секунды могут закончиться.
Мост нависал над водой совсем низко, и пройти под ним, не вжимая машинально голову в плечи, мог только не очень высокий человек. Из-за проложенных рядом с рекой тепловых труб вода не замерзала здесь даже сейчас, в зверский холод, и в ней отражались огни вкрученных в мост фонарей и обступившие реку деревья. Патрику так нравилось это место и то, как оно выглядит по ночам, что свой роман он назвал “Дремучие воды” именно в честь этого отражения деревьев и фонарей, кажущихся падающими с небес на лесную чащу звездами.
Если бы эти двое не были так увлечены друг другом, то они могли бы заметить, что сейчас в дремучих водах отражается кое-что неприятное, но, впрочем, не редкое для леса. Над парапетом моста – прямо над тем местом, где стояли Патрик и Бетти-Энн – зависла верхняя часть тела огромной змеи, раскачивающейся взад-вперед, словно выцеливающей точку, куда нужно нанести смертельный удар. Это продолжалось несколько минут, а затем змея, судя по всему, решила не рисковать всем планом, бросаясь на кого-то из двоих. Вместо этого она свесила крупную приплюснутую голову чуть ниже и высунула из пасти длинный язык, по которому уже катилась упавшая с клыка капля яда.
* * *
Патрик провел ладонью от щеки Бетти-Энн к ее шее, стараясь впитать кожей это ощущение, чтобы оно оставалось с ним еще какое-то время после того, как они сегодня попрощаются. Она крепко прижалась к нему – так, что почти чувствовала биение его сердца сквозь два набора зимнего барахла, и пряча от холода одну руку в карман на спине его куртки, а другую – в отросшие с лета взлохмаченные волосы, на которые этот болван упрямо отказывался надевать шапку.
Болван тем временем вслух жаловался на еще не приобретенную славу.
– А еще я боюсь пресс-конференций. И интервью.
– Почему? Ты же нарцисс, тебе должно быть приятно говорить о себе.
