– Дело в другом. Когда мне зададут вопрос – а мне его рано или поздно зададут – о том, что я хочу сказать своими книгами, есть ли за ними какой-то посыл, мне придется ответить честно.
– И что тут такого?
Патрик поймал чешущую его затылок руку в свою. Ладонь Бетти-Энн была маленькой и теплой, а гладкую и тонкую кожу, сквозь которую просвечивали темноватые линии крови и сплошь украшали царапины от когтей.
– Я отвечу, и люди пострадают. У них случится приступ сентиментального умиления, и некоторые могут не выдержать.
– Ничего себе у тебя самооценка. Что же ты такого можешь сказать, чтобы вызвать у кого-то приступ? Давай устроим репетицию. Итак, что ты хочешь сказать своими книгами? Есть ли у них какой-нибудь посыл?
Патрик вдохнул запах ее волос и закрыл глаза.
– Да. Все, что я пишу – это всего лишь мои безуспешные попытки выразить то, как сильно я тебя…
* * *
Я увидел ее – огромная тварь, нависшая над перилами. Ее зеленоватая чешуя почти не отражала свет улицы, словно это жуткое тело не совсем принадлежало этому миру – впрочем, так оно и было – а пасть была распахнута, как будто змея готовилась к броску.
Мой бросок случился раньше, и клыки плавно вошли в горло монстра, а лапы смели врага к дороге, подальше от парапета. Но этого не хватило, чтобы убить ее, и вот надо мной взметнулась огромная окровавленная голова, венчающая десять метров мышц, а я был уже очень слаб после схватки с хозяином этой твари.
Но у меня не было выбора, и бой начался.
* * *
Капля яда упала с языка змеи за миг до того, как огромный пес смел ее в сторону. Капля проделала короткий путь вниз и потерялась где-то в волосах Бетти-Энн.
В тот же момент зазвонил телефон Патрика, и тот умолк на полуслове, так и не договорив, что же он пытается выразить в своих книгах. Даже не глядя на экран, он поднял трубку и раздраженно спросил, с кем разговаривает. Из динамика ему ответили:
– Добрый вечер, Патрик. Это издательский дом “Дежавю”, мы хотели бы сообщить вам, что готовы взять вашу работу. Если вы согласны, вам нужно будет в ближайшие дни подъехать в наш офис, чтобы мы могли обсудить коммерческие и редакционные вопросы.
– Ого! Спасибо за хорошие новости. Да, конечно, я подъеду завтра, только скажите, куда.
– Улица Онейроида, дом тринадцать. Удивительно, что вы так до сих пор не запомнили адрес, хотя уже столько раз тут были.
В голосе на том конце линии слышался добрый смешок, но Патрика пробил холодный пот.
Что-то не так.
Произошло что-то чудовищное, но он еще не понимал, что.
Но уже чувствовал какую-то роковую неизбежность.
– То есть “столько раз”? Я ни разу не был в вашем издательстве, роман две недели назад привезла моя девушка.
– Прошу прощения, но я точно помню, что привезли работу именно вы. Я хорошо это запомнил из-за названия романа, оно было довольно необычным, и мы с вами спорили на тему того, что в случае, если мы договоримся об издании, придется его несколько изменить.
– Напомните мне, пожалуйста, какое я дал ему название.
– Он называется “Прыг-скок, или 123 замечательных способа сдохнуть”. И я все еще настаиваю на том, чтобы заменить последнее слово на…
– Извините, что перебиваю, но не могли бы вы кое-что сделать? Будьте добры, откройте первую страницу – если книга у вас под рукой, конечно.
– Да, она у меня есть на планшете. Я открыл первую страницу, что вас интересует?
– Скажите, что сказано в посвящении? И кому оно адресовано?
– Здесь нет посвящения.
Мир медленно поплыл перед глазами Патрика. Он выронил телефон на снег и пошатнулся. Отступив на шаг назад, он взглянул на Бетти-Энн. Та смотрела куда-то сквозь него и с каждой секундой становилась все более и более прозрачной, словно растворялась в воздухе.
– Нет! НЕТ!!!
Патрик протянул к ней руку, но не смог коснуться – пространство между ним и Бетти-Энн будто растянулось, не позволив ему дотронуться до нее. Еще миг – и девушка окончательно исчезла, словно ее никогда и не было здесь, растворилась в воздухе, как когда-то исчезла во вспышке пламени в том давнем кошмаре, который превратился в реальность. Словно она была лишь его фантазией, которую он нарисовал для того, чтобы не сойти с ума, словно тогда, год назад, все случилось не так, как он помнил сейчас, а так, как он боялся тогда. Словно они не помирились, словно он не успел, словно она и правда умерла. И перед глазами вновь полыхнул образ убийцы – худое лицо с холодными злыми глазами, которые знают о боли и о судьбе. Этот шизофренический делирий никогда не собирался заканчиваться, вот только здесь небо не затянет багровыми тучами, как во сне, и он ничего не исправит…
Вдруг поднялся жуткий ветер, разогнавший облака и обнаживший бледное тело луны. Надвигалось что-то серьезное – как будто мир скатился к какому-то обрыву и завис на самом краю, покачиваясь и скрипя. Плоть времени была видна так ясно, что это резало глаза – сейчас было очевидно то, о чем некоторые лишь догадывались: время шло во все стороны, одновременно расширяясь до дурной бесконечности и сжимаясь до жалкого ничего. Вокруг бледными тенями проступали сцены из других, явно очень далеких мест.
Патрик оглянулся. Он был совершенно один. Ветер безжалостно хлестал по щекам и толкал в спину – в сторону каменного бортика набережной.
* * *
Мир был сер и недвижим. Пьеса приближалась к своему завершению, и в последних актах было все больше надрыва и сюрреалистического безумия, актеры переигрывали и импровизировали, и уже даже драматург появился на сцене – он то и дело подскакивал к тому или иному актеру и, оттеснив его в сторону, брал его роль на себя, желая показать, как все должно было выглядеть в идеале. Но сейчас он, как и остальные, замер.
Единственным, что двигалось в этой пустыне действия, была девушка, что только что поднялась на сцену из зрительного зала и теперь ходила вдоль нее, разглядывая персонажей, из позы и лица. По ней сложно было понять, как она относится ко всему происходящему. Возможно, это был интерес, возможно – брезгливость, возможно – безразличие. Если бы кто-то из труппы мог видеть ее, то их бы поразило, насколько же она похожа одновременно на двух актрис, играющих главные женские роли в разных актах, но никто так бы и не понял, что это как раз они похожи на нее.
По очереди обойдя и рассмотрев вблизи всех, кроме автора, девушка поднялась на декоративный балкончик и окинула взглядом сцену главного действия.
Патрик стоял на коленях на краю бортика, за которым темнела вода, уже не отражающая свет фонарей. Змея и пес лежали на асфальте моста, уничтожившие друг друга, победившие и проигравшие одновременно. Пса девушке было жаль – она ставила на него, ведь он был единственным, кто ее видел в зале и шел за ее образом сквозь геенну – к этому месту, лишь для того, чтобы, как оказалось, умереть, так и не защитив свое “добро”.
