Я протянул таксисту деньги и вышел из машины, все еще сожалея, что так и не смог поймать то ощущение, что возникло у меня в момент вспышки молнии. Это было нечто очень странное – вроде дежавю, но не совсем. Это было дежавю с продолжением – как будто ты не просто уже видел то, что происходит, но еще и знаешь, что произойдет дальше, вплоть до мельчайших деталей. У этого ощущения, насколько я знаю, не было названия, потому что оно – опять же, насколько я знаю – ни у кого не может возникнуть. То есть может возникнуть что-то похожее, что можно было бы назвать лжепредвидением, но в моем секундном озарении все было именно так, как произойдет в скором времени на самом деле – только вот я не помнил, что я видел. Это ужасно раздражало. Как и то, что память об этой абсолютной уверенности в том, что мое видение сбудется, подрывала самую основу осознания собственной власти над судьбой, когда ты уверен, что можешь влиять на ход событий. Как мне теперь получать кайф от наличия у меня выбора, если я точно уверен, что произойдут какие-то определенные события? Получается, что бы я ни сделал, они все равно произойдут, и я, даже если пожелаю, не сумею это остановить, и этот выбор иллюзорен, и моя жизнь действительно детерминирована до самых мелких и незначительных событий. Если бы я помнил, что видел, то мог бы сделать все, чтобы этого не произошло, и тем самым нарушить предначертанную судьбу и вновь почувствовать себя свободным – или убедиться, что, даже зная конечный пункт, мы не можем сойти с пути, как бы ни старались. А что, если я смог бы изменить судьбу, но виденное мной все же произошло бы, но не здесь, а в другом мире, который возник бы в тот самый момент, когда я решил бы сойти с пути? Можем ли мы своими поступками создавать новые вселенные? И, конечно же, главный вопрос – возможно ли между этими вселенными перемещаться, могу ли я уйти в мир, где не происходило то, что не устраивает меня в этом мире? Этично ли это, если я из того мира – такой же живой человек, и в момент моего перемещения я займу его место, а он просто исчезнет, словно его никогда и не было? Можно ли считать, что я имею на это право, потому что это я его создал своим поступком, или все же это был не мой поступок, а первый его поступок – то, что нас с ним и разделило, сделав этого человека самостоятельной личностью? А что, если все разы, что мы испытываем дежавю – это эхо незамеченных нами видений будущего, которое сбывается у нас на глазах? А все остальные секунды нашей жизни, что мы дежавю не испытываем – следствие того, как часто мы отклоняемся от предначертанного нам кем-то – или самими нами – пути?
Ох, лучше не думать об этом так подробно и быстро – между моментом, когда я расплатился с таксистом, и моментом, когда я вышел из машины, прошло всего две секунды, и у меня закружилась голова от вороха теорий и предположений. Иногда такая скорость мыслей, образов и ощущений была приятна или даже полезна, но чаще всего она просто выбивала из себя и даже немного сводила с ума, ведь скорость разных участков мозга была неравнозначной, так что какие-то части меня банально не поспевали за другими, и этот диссонанс был чрезвычайно неприятен.
Я вижу слишком много – так много, что иногда молю бога о слепоте и потере самой памяти о том, как все выглядит.
Я стал слишком собой, и часто меня во мне бывает больше, чем способны вынести тело и разум, и тогда случаются очень плохие вещи.
Но все же в мире есть какое-то подобие баланса – порой меня словно вырубает на несколько секунд или минут, и мир обгоняет мое восприятие. Я выхожу покурить из дома, стоп-кадр – я открываю дверь подъезда и одновременно закуриваю, следующий кадр – я бросаю окурок в пепельницу. Куда пропали эти три минуты? Были ли они вообще, или где-то порвалась ткань времени, и образовался провал, куда улетели три минуты моей жизни, а вместо них в мир проникло… что-то другое? Еще одна не самая приятная мысль.
Хватит. Пора узнать, что привело меня сюда, а для этого нужно собраться и войти в дом на холме. Я медленно поднялся по ступеням, дрожа от необъяснимого страха, подошел к двери и на секунду замер, окончательно собираясь с силами. Глубоко вздохнул, повернул ручку и вошел внутрь. Дверь захлопнулась за моей спиной, а окна на втором этаже – я не видел этого, но точно знал – на секунду вспыхнули оранжевым, словно глаза огромного чудовища, принявшего облик дома, и теперь весьма довольного тем, что я оказался внутри.
XXIV. Ловец 1. Yesterday you told me bout the blue blue sky
Всю свою жизнь я провел в мечтах, постоянно увлеченный очередной фантазией или захваченный в плен новой краткосрочной страстью. И жизнь умудрилась пройти мимо меня. Впрочем, я нисколько не жалею.
Федор Бунт
Вспышка.
Я открыл глаза и понял, что иду куда-то, и иду уже довольно долго, судя по тому, что ноги чертовски болят. Вокруг была совершенно незнакомая местность – узкая улочка, по обеим сторонам зажатая в тиски ограждений. Забор слева был старым, деревянным и низким, и за ним уже не было города – только небольшая речка, а дальше, за ней – залитые вечерним дождем поля и опушка леса. Забор по правую руку был каменным, основательным и лишь немного тронутым временем – там, где камни начинали трескаться, где забор оплетали лианы, где у забрызганного грязью, что поднимали в воздух проезжающие по узкой дороге автомобили, основания ютились сорняки. Этот забор скрывал небольшой, но аккуратный домик на довольно большом участке земли. Этот участок меня ничем не заинтересовал, зато я уже с любопытством смотрел вперед, в самый конец улицы, где она поворачивала направо и вела на невысокий холм, на котором стоял большой и красивый особняк. Но он еще пока был далеко, и его скрывали ветви растущих по обе стороны дороги деревьев, совершенно нагих уже сейчас, в раннем октябре. Я решил, что рассмотрю дом получше, когда подойду ближе, а пока что просто подумаю, благо мне было над чем задуматься.
Почему это я иду по грязи, а не по вымощенному плиткой тротуару?
Какого черта я вообще тут забыл?
И где это “тут”, собственно, находится?
Почему я не помню, как здесь оказался?
Так или иначе, меня не покидало ощущение, что ответ я найду в доме, что стоял на холме в конце улицы. Из-за поворота, что вел к нему, как раз выехало такси, и я едва успел сойти с проезжей части до того, как мне начали раздраженно сигналить.
Мне кажется, или в одном из окон дома только что зажегся свет? Я ускорил свой шаг, достал сигарету и затянулся, задумавшись уже о чем-то совершенно ином, нежели мое неожиданное присутствие здесь, в месте, которого я не знаю.
Я всегда находил подобную сырую осеннюю погоду симпатичной и располагающей к творчеству, более всего – к литературному и изобразительному. В такие октябрьские вечера, как мне всегда казалось, должны совершаться жуткие преступления, происходить загадочные, почти потусторонние вещи, встречаться или расставаться одни люди, а другие – сходить с ума или становиться великими. Возможно, такое мнение продиктовано реалиями моей собственной жизни – все самые важные вещи в ней происходили именно осенью. Осенью все менялось – я переезжал, находил или терял работу, друзей, начинал или заканчивал отношения, хоронил родственников, начинал или бросал заниматься чем-то, что забирало у меня все свободное время, менял школу, поступал в колледж, исключался, выигрывал или проигрывал крупные деньги, покупал дорогие вещи, попадал в больницу, кардинально менял образ жизни и убеждения… Затем все ослабевало, но продолжалось зимой, вплоть до конца февраля, после чего что-то происходило, и жизнь становилась пустой, привычной и скучной, наступала пора депрессии и однообразия, и я словно на полгода впадал в спячку, просыпаясь лишь где-то в августе. Я вовсе не старался продолжать эту тенденцию, все получалось само собой. И сейчас тоже многое изменилось, но, что еще важнее, еще больше должно измениться в самое ближайшее время. Жаль (а может и нет), что я не знаю, чего именно мне ожидать в этот раз.
