– Дело в том, что ты выбрал не очень стандартный формат. Так чего ж удивляться, что тебе нынешнему не нравишься ты двух-трехлетней давности? Наоборот, это нормально, это значит, что ты становишься лучше.
– Ой ли? Меня заботят не бедный слог, слабые диалоги и драматургия или профанская верстка – не сказал бы, что в этом плане я стал так уж искуснее за несколько лет; нет, загвоздка в том, что я не понимаю человека, написавшего это все.
– Ну да. Стыдно небось?
– Еще как. Я бы сейчас не смог сказать такое, что говорил тогда. Мне чужды цели, мечты и желания это человека, чужды и некоторые чувства и мысли. Да, я верю, что тогда я так чувствовал, не верил, что все может быть иначе, не верил, что какие-то вещи изменятся, что изменюсь я сам. Там даже где-то про это есть, уже не помню где.
– Ты говорил, что боишься момента, когда однажды то, чему ты уделил немало места в своем тексте, станет для тебя безразличным. Ты боялся безразличия, равнодушия, окончания той охренительно долгой болезни – так ты к ней привык. И что теперь, когда ты свободен? Мир рухнул, жизнь утратила смысл?
– Нет. В том и проблема, что ничего плохого не случилось. Понимаешь, все просто ушло без следа, словно бы ничего и не было. Словно не было этого человека, не было меня, будто я не жил! Но мне жаль, что мне не жаль. Как я и говорил, если все так преходяще – а за что тогда это ценить? Я именно это и предвидел. Мне плохо оттого, что мне не плохо, как бы странно ни звучало. Иногда я задумываюсь, а так ли все бесследно прошло? Хорошо ли то, что я изменился, как кажется, к лучшему? Я не понимаю того человека, но помню, что он чувствовал себя живым. Ему было хорошо, было плохо, было очень плохо, по-всякому бывало. Но он жил как горел, был на краю пропасти, ощущал всю радость и боль жизни – каждой частичкой, а я стал тем, кого он презирал, не понимал и боялся. Он тогда верил, что, если так случится – это будет конец жизни и начало существования, и из-за того, что так и случилось, что он не ошибся, и это произошло, я не могу отделаться от мысли, что он был прав и насчет того, что это на самом деле конец жизни.
– Получается, ты поставил мысленную ловушку для себя из будущего, угодил в нее и теперь не можешь поверить, что она существует только в твоей голове. Что-то все же не меняется.
– А может это только из-за того, что прошлое нам всегда кажется лучше настоящего?
– Может. Вспомни, сколько раз ты сам здесь говорил, что со временем все становится только хуже. Ты же знаешь, как работает эта механика памяти.
– Ну да, ну да, лучше запоминается что-то хорошее, а все плохое забывается.
– Главный вывод, который ты можешь сделать из этого: значит, было и хорошее, не так ли? И сразу за ним второй: значит, как бы хреново все ни складывалось в жизни, ты можешь быть уверен, что однажды будешь с теплотой и тоской вспоминать об этом времени, о том, что сейчас не замечаешь из-за кажущихся заслонившими все небо черных туч. А стоит просто оглянуться, и ты поймешь, что видишь только их, потому что лишь на них и смотришь.
– Пошлая банальщина, а приятно. Это что же, все идет к хэппи-энду?
– Смотря в каком настроении ты будешь, когда допишешь последние слова. Вот в этом обстоятельстве, кстати, кроется еще одна проблема – ты прыгаешь от сюжета к сюжету и от настроения к настроению, не выдерживая общий тон. Ну пиши ты рассказы, если пока не можешь осилить большую форму. Кто заставляет-то начинать сразу с этих твоих магнум опусов?
– Амбиции, амбиции.
– Терпения у тебя нихрена нету, а такие амбиции без терпения… Ладно, не буду опять плоскими трюизмами швыряться. Так а чем-нибудь конкретным ты будешь заниматься? Может, добьешься хоть чего-нибудь?
– Вот же ты несчастный тип. Смысл жизни не в том, чтобы чего-то добиться, стать лучше других, получить как можно больше и так далее.
– А в чем, рассказики в стол строчить?
– Не-а. Смысл в том, чтобы быть счастливым, ну или хотя бы получать удовольствие от жизни. Пока я получаю удовольствие от жизни – ты не можешь мне ничего сказать.
– Ну знаешь, вмазанный торчок тоже получает удовольствие.
– И в этот момент он объективно правее тебя, погрязшего в рутине и отчаянии.
– Но он скоро сдохнет, и наверняка не самым приятным способом.
– Как будто ты не умрешь…
– Я проживу намного дольше, и успею…
– Что? Что ты успеешь? Если в течение твоей жизни не найдут путь к бессмертию – ты закончишь так же. Как и все мы. Удовольствие заканчивается, оно не непрерывно, и в итоге мы все равно исчезаем в тумане неизвестности, оставляя заслуги жизни позади.
– Почему тогда ты не убьешь себя, раз рано или поздно все равно умрешь? Зачем тянуть?
– А зачем? Я тоже боюсь неизвестности, и тоже хочу жить вечно. Но это не значит, что ради короткого века на земле нужно подвергать себя мучительным опытам, лишь бы незначительно его удлинить и “улучшить качество”, что вообще субъективно.
– То есть ты вообще не видишь ничего плохого в смерти от, например, опиатного передоза?
– Ну как, вижу. Во-первых, это неприятно, и приходящий кайф вряд ли сравним с болью от зависимости. Во-вторых, при наличии хоть одного человека, которому ты дорог, это ужасно эгоистично. В-третьих, если ты на своем опиатном пути мешаешь другим людям на их жизненных дорогах – это преступно.
– Чья-то нужда в человеке важнее его собственной свободы жить или умирать?
– Конечно нет, если так строго рассматривать. Но объективное знание о боли, которую ты принесешь людям, тоже важно принимать во внимание.
– Это вопрос морали, вопрос спорный.
– Не вижу ничего спорного. У людей есть свобода любить тебя…
– Но нет свободы ожидать от меня, что я пожертвую свободой ради их любви.
– А вот и нет – свобода ожидать есть, нет свободы требовать этого от тебя.
– А что, если мое знание об этом их ожидании компрометирует мой выбор?
– У тебя есть свобода наплевать на это. А если не можешь – значит, и не нужно тебе оно.
– Что-ты ты под конец иначе запел, нежели в начале. А где же максимализм и невыносимая обида на жизнь? Поумнел или сдался?
– Может и поумнел. Это приятно, когда оглядываешься назад и видишь, что стал лучше – настолько, что за прежнего себя местами очень стыдно.
– И что же такое этот твой новый ум?
– Эх… Ну вот я вижу, например, что ты постоянно идешь на конфликт, и больше не ведусь на это. Я чуть лучше понял себя, чуть лучше понял, как устроен мир.
– Лучше бы научился чему-то полезному. Все твои “чуть лучшие понимания” оторваны от жизни и абстрактны, и никому никак не пригодятся.
– А откуда вообще уверенность, что знание должно как-то пригодиться на практике? Чувак, для меня даже исключительно умозрительные вещи имеют ценность. Я могу гулять по улице, мне придет мысль, я ее обдумаю, отложу, потом вернусь к ней. Например, сегодня утром в душе у меня мелькнула мысль: в чем состоит сложность какого-либо произведения искусства, что на эту сложность влияет? В итоге я пришел к выводу, что можно ее рассматривать как количество смыслов и/или сложность понятий и образов, которыми оперирует художник – тогда это можно назвать сложностью содержания.
