На часах было 9:15, и я неторопливо начал готовиться к выходу: почистил зубы, натянул джинсы, выбрал из висящих в шкафу черных и белых футболок самую чистую черную – она же по удачному совпадению оказалась самой плотной и широкой из всех – закинул в рюкзак планшет, кое-какие тетради, запасные наушники, убедился, что на месте оранжевый прозрачный пузырек с таблетками – уже на две трети пустой, скоро нужно будет снова наведаться за рецептом – и электронный пропуск на студию.
Одевшись и собрав все необходимое, я взял с рабочего стола книгу – точнее, стопку сшитых страниц – и еще раз пролистал все это. Ну, в общем-то, здорово получилось – хоть и долго я сидел над ней, все же удалось поместить туда все, что я хотел сказать и именно в том виде, в котором было бы правильно, адекватно. Я довольно улыбнулся, закинул книгу в файл и завернул в упаковочную бумагу, заклеил почтовым скотчем и налепил заранее заполненный бланк.
Наконец, когда минутная стрелка показала половину десятого, я нацепил солнцезащитные очки, взял упакованную книгу под мышку, захватил пустую пачку из-под сока и подошел к входной двери. Неожиданно вспомнив кое о чем, я протянул руку в шкаф и взял с полки зеленый конверт с письмами Минс, незапечатанный и без каких-либо надписей, с минуту посмотрел на него, вспоминая о разном – в основном о том, что нужно было оставить позади и забыть – и вышел из квартиры.
Моя квартира располагалась на последнем этаже шестиэтажного дома, в котором не было лифта, зато была любопытная лестница, уходящая вниз круговыми витками спирали. Эта лестница напомнила мне спиральные образы из сегодняшнего сна, и я еще больше убедился в том, что снилось мне что-то рутинное и повседневное. Выйдя из подъезда, в первую очередь я увидел большую ворону, может даже ворона, на спинке скамейки, что стояла на крыльце. Птица переминалась с лапы на лапу, наклонив голову, искоса поглядывала на меня. Даже когда я прошел совсем близко, она не испугалась и не улетела, только отметила этот момент глухим клекотом.
Я смял зеленый конверт, выкинул его в урну и, включив музыку в наушниках, направился в сторону почтового отделения.
* * *
После отправки посылки для Ни я купил пачку сигарет в киоске, посмотрел на часы и зашагал вдоль трамвайных путей к остановке. Последние два года каждое мое место проживания находилось не больше, чем в получасе езды от работы. Надо признаться, поиск новой квартиры всегда давался нелегко: необходимо было каким-то волшебным образом найти не слишком потрепанное судьбой место, которое бы сочетало в себе адекватную цену, все нужные удобства и хорошее расположение относительно работы и мест, куда я обычно хожу в свободное время, и при всем при этом подразумевалось, что я сговорюсь с хозяевами первым, даже не дав шанса каким-нибудь благонадежным молодым семейным парам и девчонкам-студенткам. Обычно на все уходило около двух недель облизывания сайтов с арендой и поездок по городу, но в итоге как-то всегда все складывалось.
Когда я уже подходил к остановке, мне позвонила мать, и через минуту обсуждения стандартных тем быта и общей жизнедеятельности попросила на днях зайти в гости, предложив “в кои-то веки нормально поесть” и признавшись, что у нее опять происходит что-то странное с ноутом. Как и у большинства моих ровесников, мои родители с течением времени испытывали все более серьезные затруднения по технической части, связанные с устройствами, технологиями и интернетом. Любопытен был тот факт, что они постепенно чему-то все же обучались, но этой скорости было явно недостаточно, чтобы угнаться за темпами развития современного мира. Я сказал, что зайду сегодня после работы и, попрощавшись, повесил трубку. Мои родители жили в частном квартале на Солях за Верхним городом. Солями называли или весь проспект Солидарности, или – чаще – место его пересечения с двумя главными улицами Верхнего города, которое собственно и было точкой соприкосновения этого торгово-туристического района, состоящего из мощеных узких переулков, пафосных заведений и магазинов, колоритных площадей с монументальной архитектурой, с лежащим по другую сторону проспекта уже довольно приземленным северо-восточным районом, где в основном располагались офисные и жилые кварталы. Если Верхний город был южной оконечностью центра, всегда казавшегося мне совершенным с точки зрения застройки, благоустройства и баланса между современным миром стекла и асфальта и историческим миром кирпича и брусчатки, то Северо-Восток находился на “втором поясе”, а за ним лежали уже совсем не живописные окраины.
Трамвай не заставил себя долго ждать, и я занял привычное место в конце салона по правой стороне, куда большую часть пути не попадало солнце. Такие вещи, как память о положении солнца в определенное время относительно положения трамвая, одни и те же билборды, проплывающие мимо, одни и те же паттерны движения и остановок на перекрестках, одинаковые каждый день мысли при взгляде на одинаковые каждый день вещи под одинаковую каждый день музыку – все это постепенно проникало в мой мозг и медленно отравляло его ощущением, будто я застрял в топи, и все вокруг ужасно вялое, предсказуемое и тягучее. Не спасали ни походы в новые заведения, ни появление эпизодических запойных увлечений, ни разнообразие рабочих проектов, ни периодические знакомства с новыми людьми, и лишь на какое-то время это ощущение затихало после смены обстановки, что и вынуждало меня чуть ли не каждые полгода переезжать. Словно рутина и однообразие были болезнью, разгорающейся все острее по мере того, как я вырабатывал алгоритмы поведения на новом месте, неосознанно заводил новые привычки, начинал замечать одни и те же вещи – казалось бы, что за пустые мелочи, но нет, каждый раз при взгляде на рекламу мебельного магазина, возвышающуюся над перекрестком за две остановки до нужной мне, на котором трамвай стоял от 20 до 40 секунд, что-то внутри меня отчаянно хотело взять в руки аварийный молоток, разбить окно и выпрыгнуть, только бы не видеть все это еще раз. Это наверняка было как-то связано с постепенной потерей удовольствия от пищи, да и еще с кучей похожих странных наблюдений, которые я не мог не делать, внимательно наблюдая за ходом своих мыслей. У всего этого определенно есть общая первопричина, выяснение которой понемногу становилось навязчивой целью в те моменты, когда мозг не был занят чем-то, что требовало полного внимания – то есть, довольно часто. Но что можно было сказать с уверенностью – проблема была не внешнего типа.
Я так увлекся пессимистичными размышлениями, что чуть не пропустил свою остановку. Но мозг, разумеется, получил какой-то знакомый сигнал, который всегда означал “мы приехали”, и дал команду встать и подойти к двери, уже готовой открыться. Возможно из-за солнца, довольно яркого даже через темные стекла очков, возможно – из-за резкого подъема с места, краем глаза я заметил небольшое черное пятно прямоугольной формы где-то на периферии – там, где было только окно трамвая, за которым не было ни единого черного предмета, лишь сияющий асфальт и бежевые фасады зданий, перемежающиеся зелеными кронами деревьев. Я вышел из трамвая, и пятно еще секунду-две перемещалось вместе со мной, но стоило мне зажмуриться и открыть глаза, как оно пропало.
Путь до студии занимал четыре-пять минут, как раз на одну сигарету и одну песню. В это время в городе было совсем немного людей: большинство пришло на работу пару часов назад, до обеда было еще далеко, и улицы могли ненадолго свободно выдохнуть и прийти в себя, отойти от многолюдных толп и пробок на дорогах. Выбросив окурок в урну у входа в родное офисное здание, я снял наушники и вошел в крутящуюся дверь.
