Авель сидел по правую руку от одетого в белое старика с бельмами на глазах и имел на осколках лица выражение задумчивое и озлобленное. Вокруг него вился доктор Гетбеттер, пытающийся придать голове Авеля вид более цельный и менее пугающий. Авель, не переставая морщиться от боли, недовольно листал тонкий блокнот, совершенно не прислушиваясь к беседе. Что бы все они ни решили, он уже выбрал для Каина судьбу, которую тот заслуживал. Чем больше Авель углублялся в чтение, тем мрачнее становился. На каждой странице была иллюстрация, поверх которой размещался текст, словно от стыда за свое содержание прижимающийся к краю. Тексту пытались придать поэтическую форму, неумело и топорно. Похоже, что написавший это человек не имел ни малейшей предрасположенности к подобному способу организации мыслей, однако все же выбрал именно его – возможно, из-за присущей поэзии иносказательности, образности и большей степени драматичности, чем допустимо в прозе.
Разговор за столом продолжался, и не было похоже, что спорящие в скором времени придут к согласию.
КАИН
Передвигаться в коридоре было значительно легче. Каин прошел мимо нескольких десятков дверей, остановился у висящего на стене бронзового канделябра и потянул его вниз. Часть стены перед ним почти бесшумно отъехала назад, открыв узкий проход, ведущий на винтовую лестницу. Как только Каин оставил позади первый пролет, стена вернулась на свое законное место.
По мере того, как Каин поднимался, он все больше убеждался в наивности своего плана. Но что оставалось делать, если он уже, незаметно для себя, пересек какую-то невидимую черту, разделяющую… Хоть ему и не было ясно, что же эта черта все-таки разделяет, Каин чувствовал, что переступать ее было ошибкой для него как для человека. Возможно, это была черта именно между человечностью и чем-то большим. Или меньшим. Или чем-то из совершенно другой плоскости. Что он знал точно, так это то, что раньше все определенно было проще. Но пути назад не было, и вот он уже стоял перед дверью, ведущей в место, которое он привык считать домом – за неимением дома настоящего. И впервые боялся зайти.
АВЕЛЬ
Спор уже подходил к концу, но Авель не собирался дожидаться вынесения вердикта. Он захлопнул блокнот с пародией на стихи и, внимательно ощупав сшитую воедино голову, незаметно отошел в тень и покинул зал, чтобы одному ему известными путями очень скоро оказаться перед дверью, что так долго не выпускала его наружу – в мир, созданный его убийцей. И только теперь, заплатив своей жизнью, Авель мог нанести человеку в башне ответный визит вежливости.
КАИН
Внутри все было в точности так же, как и всегда. Каин стоял, задумчиво осматривая помещение и погрузившись в воспоминания, но вскоре вздрогнул и с мрачной решимостью двинулся к камину в дальнем углу. Разжег его и, собрав в охапку разбросанные по полу листы бумаги, исписанные вдоль и поперек, бросил их в пламя. Затем начал выгребать из ящиков стола и полок в шкафу оставшиеся кипы страниц, по очереди скармливая их камину. Спустя какое-то время в комнате не осталось ни единого клочка бумаги, кроме картины, висящей напротив кровати.
Каин снял ее со стены и сел на пол, беспомощно разглядывая то, что писал семь месяцев, каждую ночь, пытаясь запечатлеть образ, непрерывно пламенеющий в памяти. На полотне была изображена… Проще сказать, что это был и классический портрет, и морской пейзаж со звездами, и цветочный натюрморт, и много чего еще. Но более всего картина была примечательна тем, что вмещала в себе все, что имело значение для ее автора. И чем дольше Каин смотрел, тем яснее понимал, что никогда не сможет уничтожить ни память о чем-то подобном, ни мечты о том, что однажды полотно все-таки оживет.
Каин поставил холст на пол и сел напротив, вновь пристально уставившись куда-то вглубь картины, точно надеясь поймать из нее ответный взгляд. Время в который раз безнаказанно ускорилось, переводя минуты в дни, и глаза Каина ужасно слезились, но он продолжал верить в сказки и не отрывал взгляд ни на секунду.
АВЕЛЬ
Почти все было готово, последний шаг – и маятник качнется в нужную сторону. Под звуки грозы в отдалении Авель шел по пустынной улице, прикрывая пальто сигарету. Когда он нашел нужное место, гроза уже бушевала прямо над ним. Поднимаясь по условной лестнице, Авель еще раз обдумал план действий и вновь не нашел в нем ни единого изъяна. Оказавшись перед условной дверью, он достал из кармана телефон и закупоренную пробирку с длинным волосом внутри. Затем Авель сделал нечто очень странное: он достал волос из пробирки и с невозмутимым видом съел, после чего набрал номер. Гудки шли долго, но в итоге на другом конце провода все же решили ответить. Авель заговорил, однако голос, раздавшийся из его рта, был женским, вкрадчивым и мягким, не имевшим ничего общего с насмешливым лаем, которым обычно разговаривал Авель. Его собеседник, чем-то явно ошеломленный, заикался и терял дыхание. Спустя минуту разговора Авель почувствовал, что к нему скоро вернется его привычный голос, поспешил назначить встречу и положил трубку. У него было полчаса – более чем достаточно. Пройдя сквозь пустой дверной проем в длинный коридор, Авель успел заметить движение вдалеке – это возвращалась на свое место часть стены, ведущей в потайной проход наверх, в башню.
КАИН, АВЕЛЬ
Сложно в полной мере передать выражение на лице Каина в тот момент, когда он все понял. Авеля заставило улыбнуться это сочетание злобы, потрясения, отчаяния и обреченности, на несколько секунд мелькнувшее в образе его убийцы, прежде чем тот снова натянул маску холодного равнодушия. Авель подошел ближе и доверительно протянул ему тупой кухонный нож, который до этого держал за спиной. Каин взял нож и насмешливо вздернул бровь.
– Если ты пережил расколотую голову, то это уже вряд ли поможет.
Авель хитро улыбнулся.
– А это не для меня, старик. Но давай перейдем ближе к делу: в прошлый раз ты, помнится, не дал мне договорить. Так вот, с твоего позволения, я продолжу.
Авель подался вперед и начал что-то шептать Каину на ухо. Этот слышимый только одному человеку монолог продолжался довольно долго и завершился тем, что Каин, уже напоминавший изваяние, со все тем же безразличным видом молча размахнулся и воткнул себе в горло нож, который все еще держал в руке. Он даже успел несколько раз повторить это движение, прежде чем упал навзничь подобно опрокинутому манекену и захлебнулся в бульканье крови, равнодушно выталкиваемой сердцем сквозь несколько отверстий в шее.
Авель постоял несколько минут в задумчивости над тем, что было его братом, другом и тюремщиком, несколько раз пихнул тело ногой и уронил Каину на грудь его тетрадь.
– Знаешь, такие себе стишата. Наивные.
В последний раз окинув труп взглядом, Авель развернулся и зашагал к виднеющейся далеко впереди двери. У него было множество неотложных дел, а от открывающихся перспектив голова шла кругом.
Каин никуда не зашагал, не шевельнулся, не затянул раны и не растворился в воздухе, так и оставшись лежать в тени огромного дерева пустой и бессмысленной оболочкой. Через какое-то время дерево сбросило листья, и они стыдливо укрыли гниющее лицо, лишь в самую последнюю секунду жизни изобразившее какое-то подобие улыбки.
