Не-интерлюдия первая. Поступь фатума
Ход времени – лишь иллюзия. Многое в нашем восприятии мира иллюзорно. Кроме смерти. Смерть всегда и для всех предельно реальна.
Марк Ариадор, вырезки из статей в журнале “Цепь”
Солдаты нет-нет, да и поглядывали на него, скашивая глаза, но не смея повернуть головы. Староста виновато прятал глаза. Артиллерист откровенно пялился. Офицер – гладко выбритый хлыщ с острым подбородком – равнодушно окидывал взглядом конструкцию, оценивая ее работоспособность. Человек с петлей на шее никуда не смотрел – точнее, он смотрел уже в вечность. Снег сыпал гигантскими хлопьями, укрывая землю и одежды участников этой странной сцены на опушке леса, словно желая скорее похоронить ее под белой толщей, не дав случиться тому, что должно было произойти с минуты на минуту. Но судьбу было не остановить, и довольно скоро все действительно случилось: раздался выстрел, и человек с петлей на шее устремился вниз, со скалы. Веревка разматывалась с бешеной скоростью, но все же достаточно медленно, чтобы плохо стало каждому из присутствующих. А потом…
Я обрушился на пол, потому что плохо закрепил чертову веревку. Хрипло матерясь, я встал на ноги, пнул табуретку, попытался разорвать веревку пополам, выкинул ее в окно. Дернулся было и сам, но сразу передумал – неохота было отвлекать прохожих от их дел делами своими. Мне ужасно не хотелось пить таблетки, потому что этот способ казался слишком женским, скучным и каким-то тягуче-неприятным. Но ни пистолета, ни ритуального меча у меня не было, а лезвие и ванна были еще отвратительнее таблеток. Так что я открутил крышку пузырька со снотворным и опрокинул содержимое в ладонь.
Когда вместо горсти таблеток из пузырька высыпался миниатюрный человек – это было несколько удивительно. Впрочем, я удивлялся только первые пару секунд, а потом быстро сообразил, что все это значит – даже раньше, чем этот мелкий тип заговорил. Я устало вздохнул и уселся на стул, а затем помог ему принять более-менее устойчивое положение. Человек был размером с флэшку, немного пухлый, лысый и, насколько мне было видно, имел какое-то хронически ехидное выражение лица. Распрямив свой фрак, он пару раз прошелся взад-вперед по столу, затем остановился рядом с крестиком, который я снял с шеи до своего восхождения на табурет. Брезгливо потрогав крестик носком ботинка, человек спросил:
– А ты, судя по всему, поклонник перекрестков?
Я только слегка улыбнулся и вопросительно мотнул головой в ожидании момента, когда он перейдет к делу.
– Хорошо, я вижу, ты человек практичный. Что ж, не будет тянуть. Цену ты знаешь, как я понимаю?
– Душа или что-то вроде того?
– Ну да, можно так это назвать. Но если быть более точным – твоя вечность.
– А ты в курсе, что тебя так много раз изображали лжецом, выполняющим свою часть сделки не так, как нужно, что мне очень сложно тебе доверять?
Толстяк расхохотался, схватившись за живот. Отсмеявшись, он хитро подмигнул.
– Давай раскрою тебе небольшой секрет. Вы, люди, по природе своей ничтожны, и из-за одной неопределенной силы не можете стать ничем выдающимся, потому что кривая ваших личных способностей стремится стать прямой. Абсолютно все, кто добился в жизни чего-то стоящего – по вашим меркам – сделали это благодаря мне. Все, в чьих сюжетах я показан обманщиком, донесли их до тебя только с моей помощью – иронично, правда? А в общей сложности на данный момент у меня около двухсот миллионов действующих контрактов. Просто о нашей встрече человек забывает сразу после подписания – или отказа.
– И многие отказываются?
– Примерно каждый седьмой. Это или верующие – те, кто выжил, не попытавшись прикончить меня сразу, как только я представлюсь, или слишком подозрительные скупердяи. А атеисты, как бы это забавно ни звучало, вообще меня не видят и не воспринимают.
Я покачал головой и уставился в окно. Дьявол нетерпеливо поцокал языком.
– Так чего ты хочешь в обмен на свою вечность? Из-за чего ты был готов умереть?
– Я думал, что желания любого человека открыты тебе. Это не так?
– Так-то оно так, но тебе стоило бы сказать это вслух, раз уж ты опасаешься мошенничества с моей стороны. Иначе может оказаться, что ты продал душу за червивую сливу.
– Хорошо, это звучит здраво. Но я не могу сказать этого вслух – по определенным причинам, о которых даже ты не знаешь.
– Почему нет? Мы здесь одни. Ты можешь быть откровенен, ведь мне нет дела до того, что происходит только между людьми и не затрагивает мои интересы.
– Ты ошибаешься. Мы здесь не одни. Есть вещи, о которых знаю только я – в силу того, что я здесь представляю. Так что я, пожалуй, напишу свое желание на бумаге.
Я действительно взял чистый лист бумаги и написал несколько предложений. Это заняло около получаса, потому что мне приходилось обдумывать каждую букву, ища в формулировке слабость и возможную лазейку, которой мог воспользоваться мой новый знакомый. Выверив все до запятой, я положил бумагу на стол перед ним. Дьявол прочитал условия сделки без тени эмоции на лице.
– Хорошо. Если это твое окончательное решение, то мы можем подписать это, и сделка вступит в силу.
– Подписать кровью?
– Да нет, чернил будет достаточно. Я уже давно не использую кровь – это ужасно непрактично и несколько негуманно. Впрочем, если хочешь – можешь для антуража расписаться красными чернилами.
Взяв в руки ручку, я занес ее над контрактом и, почти без раздумий и сомнений, подписал. Что было удивительно, так это то, что сразу после финального росчерка у меня не возникло никакого ощущения, будто я совершил чудовищную ошибку. Терять все равно было уже нечего, а призрачный шанс на то, что дьявол выполнит свою часть сделки добросовестно, был лучше полной пустоты и безнадежности.
Мой гость оставил свою подпись – она оказалась на удивление невзрачной и простой – рядом с моей, деловито свернул бумагу и, отвесив шутливый поклон, принялся старательно растворяться в воздухе.
– До встречи, уважаемый! – успел сказать он, прежде чем окончательно исчезнуть.
Мое “пока” повисло в воздухе невостребованным облачком пара. Я несколько минут посидел, оценивая случившееся, а потом оделся и вышел на улицу, где уже начинался снегопад. Нужно было многое сделать, а времени оставалось мало. Приближалось Рождество, но впервые в жизни это не вызвало во мне никаких эмоций. Уж с кем с кем, а с Христом мне было теперь точно не по пути. Но украшенные гирляндами витрины светили все так же ярко, а звуки рождественских песен звучали все так же отчетливо. Похоже, электрическому богу было наплевать, что у меня больше нет души. Точно так же, как было наплевать и мне – я шел и ехал сквозь праздничный город, уже едва помня о том, что случилось. Но каким-то странным образом я был совершенно уверен, что этим вечером случится то, о чем только я и мог думать. И это было здорово.
