– В этом и весь смысл, и лучшие из них уже давно это поняли.
– И что же ждет его на этом круге?
– Беззаветное посвящение себя другому человеку.
– Это звучит не так уж и трудно. В чем тогда здесь подвох?
– Он не должен расценивать это как жертву. Не должен жалеть себя, рассчитывать на взаимность, считать справедливость неизбежной, а себя – мучеником, которого ожидает награда. Он должен принять свои чувства и порывы как величайший дар и понять, что в нем самом нет ничего особенного.
– Если в нем нет ничего особенного, почему тогда ты столько с ним возишься?
– Я не говорил тебе, но в его падении есть моя личная вина и ошибка. И я твердо намерен все исправить. А тебе пора, он уже возвращается.
Михаил торопливо попрощался со мной, встал и скрылся в толпе спешащих в метро людей. Питер подошел ко мне с довольным выражением лица, тяжело дыша, раскрасневшийся. Я дал ему время постоять и перевести дух, а затем мы продолжили бесцельную прогулку по рождественскому городу.
Вскоре в одном из переулков, занесенных снегом, мы нашли ее – завернувшись в кусок тонкой и рваной ткани, она сидела у стены дома, по щиколотку в снегу, без малейшего движения. Возможно, это было как-то связано с тем, что она была уже два часа как мертва.
Не-интерлюдия вторая. Лживые строки культовых песен
Феникс, птица, что возрождается в пламени, наряду с уроборосом, змеем, что пожирает свой хвост, является невероятно древним символом перерождения и бесконечного течения времени, как и его цикличности. Нет никаких сомнений, что все цивилизации людей были хроноцентричны и мыслили категориями различных циклов.
Ауршфетахтанг А-М Баджрфогенх, “Символы и знаки. МС-СС-№3”
Было что-то завораживающее и пугающее в том, как выглядела эта девушка. Она шагала сквозь завесу снега, и ее волосы развевались на ветру. Тот же злой ветер трепал тонкую длинную кофту без пуговиц, стараясь изо всех сил вырвать полы этой кофты из рук своей жертвы. Обута она была в старые и дырявые ботинки, единственным смыслом которых в такую погоду было лишь внешне укрыть ноги – хотя бы от испуганных, сочувствующих и осуждающих взглядов прохожих.
Впрочем, даже этот смысл терялся, когда вы понимали, что ее никто не замечает. Она просто шла в толпе, вся – как еще один порыв ветра, только медленный, прибитый телом к земле и напоминающий человека. Она была поразительно красива каждую секунду своего дрожащего пути вперед, непонятно куда, а особенно прекрасной выглядела, когда поднимала огромные блестящие глаза вверх, к небу, слегка приоткрывая рот в тихом вздохе, который освобождал густые клубы пара, на несколько секунд окутывающие ее лицо.
Из окон квартир, с фонарей, с витрин магазинов и кафе на первых этажах домов на ее лицо падал желтый свет ламп, оранжевый свет уличного освещения и разноцветные огоньки гирлянд. Какой-то неуловимый свет и сама она давала всему вокруг, но он отчего-то не отражался ни от одной поверхности, словно летел до любой из них вечность.
Ни в одно из этих зданий она не могла войти, чтобы погреться. Как бы долго она не шла к какой-нибудь из дверей, та не становилась ближе ни на метр. Поэтому у девушки не оставалось другого выхода, кроме как продолжать идти и дрожать от холода. Но вскоре силы покинули ее, и она свернула в узкий переулок, заставленный машинами. Уселась у стены дома, постаралась завернуться в кофту так, чтобы не оставить ни одной лазейки для ветра, но это у нее, разумеется, не получилось.
Тогда она достала из кармана джинсов пачку сигарет и закурила, скорчившись над сигаретой, чтобы хоть немного задержать рядом какое-то тепло.
Каждая новая затяжка каждой следующей сигаретой рождала перед ее глазами яркие образы прошлого, которое она потеряла, настоящего, что разительно отличалось от реальности, и будущего, которое уже никогда не наступит. Никто не знает, что именно она видела, но в эти моменты лицо ее становилось светлее не только от близости тлеющей сигареты.
Из приоткрытого где-то неподалеку окна что-то врал в стихах Виктор Цой. Он, кажется, тоже пел о сигаретах.
Когда пачка закончилась, девушка просто поднесла к лицу горящую зажигалку, держа ее в сложенных горстью ладонях. Так она и ушла – просто тихо закончила дышать, так и не поняв в последние секунды, что же именно с ней произошло. В небе сверкнула и пропала последняя звезда, ознаменовав этим конец эпохи.
Через пару минут бурятского рокера сменила мелодия “Bring Back The Day” группы Nothing More.
Затем в переулке наступила леденящая тишина.
А через несколько часов появились они.
Промежуточный эпилог
Я могу делать здесь все, что захочу. Я могу как угодно играть словами и смыслами. Я могу управлять мыслями тех, кто сюда попадет. Я при этом могу оставаться недосягаемым и неуязвимым.
Мысли человека, впервые задумавшегося о силе печатного слова
В первые секунды после того, как мы ее увидели, произошло сразу много событий. Но еще больше их произошло в остаток этого вечера и ночи, так что имеет смысл сделать паузу.
Мои глаза на секунду остекленели, и все вокруг замерло. Питер застыл в странной позе – что-то между еще спокойствием и уже готовностью рвануть вперед, к телу замерзшей девушки. Замер ветер, остановили свой полет снежинки, выброшенный откуда-то из окна бычок тоже завис в полуметре над землей, и даже искры, что он произвел в полете, так и остались сверкать в воздухе.
Пора было признаться, что я не сумел вовремя все закончить. Передо мной лежало слишком много линий судеб и узоров вероятных исходов, чтобы их можно было за несколько часов превратить во что-то цельное и осмысленное. Казалось бы, это просто слова, и с ними можно делать что угодно.
Я и сделал. Сквозь реальность этого мира настойчиво пробивалось что-то еще, пытаясь усыпить меня, не дать завершить свою историю. Это сонное наваждение бежало по пятам, и я придумывал слова на ходу, уже закрывая глаза. Была ли у моей истории какая-то мораль, присущая обычно рождественским рассказам? Сомневаюсь. Однако там было намешано много чего еще, и сильнее всего было выражено желание сказать… Что же я этим хотел сказать?
Я выронил из рук сумку с ноутбуком, и зеленая бутылка тоже упала на землю, покатившись куда-то вбок – единственное движение на полигоне безмятежного пространства. Последние строки я писал, стоя на коленях, пальцем на снегу, пользуясь тем, что ветер не может тут же замести их. Закончив, я перевернулся на спину и упал в снег, внимательно уставившись в небо над головой.
Тем временем с Питером стало что-то происходить. От него будто бы отделилось нечто призрачное, он словно раздвоился, ожив тенью. Тень вскоре стала плотной и похожей на настоящего человека и пришла в движение. Она расхаживала рядом со мной, лежащим в снегу, и говорила разные вещи – то ужасные, то в чем-то верные. Вот что она говорила:
