Не-глава четвертая
Он берег ее, как садовник бережет редкостный цветок от каждого дуновения ветра, и окружил всем, что могло приносить радость ее нежной душе.
Мэри Шелли, “Франкенштейн”
Казалось, вторжение дьявола прошло для Питера и Мэри-Кейт совершенно незаметно, и сейчас они просто шли дальше по заснеженным улицам засыпающего города. Питер лишь иногда морщился и прикасался к груди в том месте, откуда дьявол достал светящийся комок. Но это едва уловимое ощущение не было чувством какой-то пустоты или вроде того – сейчас Питера переполняли ощущения совсем иного рода, ощущения, которые он не мог – да и не хотел – объяснить. Ему было достаточно того, что они были приятнее всего, что он чувствовал прежде. Зима была удивительной, и Питер уже сейчас знал, что навсегда влюбился в это время года, совершенно разлюбив весну и лето. И только две вещи его интересовали и не давали покоя: как долго это еще продлится? И чувствует ли что-то подобное Мэри-Кейт – шагающая по снегу рядом, волшебно призрачная и красивая, то молчаливая, как и он сам, то удивительно разговорчивая, невыносимо напоминающая ему кого-то, кого он безуспешно пытался вспомнить. Ответа ни на один вопрос он не знал, но даже это нисколько не портило тех минут, что он был с ней рядом, эгоистично украв ее у смерти. Наверняка за это придется расплатиться, и он боялся представить себе цену, но сейчас это не имело значения.
Город плыл мимо – своими уже поредевшими рядами огней и величественными силуэтами зданий, редкими прохожими и проезжающими машинами. Если у их прогулки и был какой-то маршрут, то ни один из двоих его не знал. Питеру было любопытно, кем все же была его спутница – призраком, человеком, мертвецом? Он точно помнил, что ее тела в переулке не осталось – оно словно слилось с синеватым силуэтом, что вернулся откуда-то сверху. Или сбоку. Или снизу. В таких вопросах направление значит не очень много. Так или иначе, сейчас Мэри-Кейт слегка дрожала, словно от холода – да и неудивительно, ведь на ней была все та же рваная, абсолютно несовместимая с зимой одежда, в которой она и замерзла там, в переулке.
– Тебе сейчас холодно?
Она задумалась, прежде чем ответить. Похоже, ответ был для нее не совсем очевиден.
– Не знаю. Я не помню, как ощущается холод, но мне слегка колет в руки и шею. Это и есть холод?
– Если бы это было только покалывание, мы тут все не носили бы эти громоздкие куртки и дурацкие шапки. Я уже не говорю про шарфы. Холод – это… Это ощущение конфликта низкой и высокой температуры на поверхности тела.
– Это слишком научное определение. Не спорю, ты слегка похож на ученого, но побудь немного поэтом и объясни, что такое холод на уровне ощущений.
– Он заставляет тебя сжиматься и дрожать, бросаясь в погоню за укрытием в тепле, где не бывает непослушных пальцев и застуженных носов. Холод – как сотни маленьких уколов морфия, влекущих за собой и бесчувственность, и боль, он не дает забыть о своей власти над тобой и вынуждает кутаться плотнее в мягкий красный шарф и шапку ближе рукавами куртки прижимать к ушам.
Мэри-Кейт улыбнулась и пристально посмотрела на уши Питера. Они как раз начинали краснеть, и он жалел, что у него-то и нет шапки, чтобы скрыть смущение. Но ее улыбка стоила каждого эритроцита, прилившего к ушам, и каждой запинки, что он сделал, пока произносил свое сравнение.
– Ты это сейчас на ходу придумал?
– Или так, или я умею останавливать время, чтобы продумать каждый ответ. Тебе как скорее кажется?
– Думаю, все же первое. Но второе было бы гораздо забавнее.
– О втором я мечтаю лет с десяти. Тогда я бы мог острить и говорить интересно, как остальные, а не отмалчиваться, потому что не успел придумать ничего стоящего.
– То есть ты тормозной, да?
– Да, есть такое. Не удивляйся, если я вдруг не отвечу на что-то или буду долго молчать. В такие моменты у меня в голове пусто, и звучит какая-то дурацкая мелодия. Или даже песня. Вроде той “у губ твоих конфетный, конфетный вкус”…
– Что у моих губ? Тебя плохо слышно, когда ты бормочешь!
– Да ничего. Зря я ее вспомнил.
– Что вспомнил?
– Песню.
– Спой еще раз, я все пропустила.
– Неа. Дай лучше руку.
Мэри-Кейт пару секунд колебалась, но потом все же протянула ладонь. Она была вовсе не холодной, как ожидал Питер, а теплой, живой и осязаемой, и он мог даже почувствовать, как кровь движется по артериям, венам и капиллярам ее руки. Если бы не это свечение и некоторая прозрачность, она была бы даже живее его – по крайней мере, с виду и наощупь. Разве что руки у нее действительно дрожали, но они дрожали и полчаса назад в метро, куда они зашли погреться, пока станции еще не закрылись.
– Нет, ты определенно не замерзаешь. И теперь у меня нет повода предложить тебе свою куртку.
– Ты больной? Если устал от жизни, есть способы закончить ее намного быстрее. И приятнее.
– Например?
– Нуу, например… Объесться до смерти сладким вон в той кафешке. Лучше так, чем если ты загнешься от этого вашего холода прямо здесь.
– Думаешь, там еще открыто? Свет вроде не горит.
– Есть одна идея. Пошли.
Мэри-Кейт решительно двинулась через дорогу, даже не оглядываясь по сторонам, так что это за нее пришлось делать Питеру, еле нагнавшему ее на середине проезжей части. Они подошли к входу в кафе, которое действительно уже было закрыто. Только зеленая гирлянда-елка светилась по ту сторону стекла. Девушка прикрыла глаза, сосредоточилась и, прежде чем Питер успел ее остановить, резко шагнула в стекло. Или в ней все же оставалось многое от призрака, или стеклянная поверхность слишком удивилась такой глупости, но в следующую секунду Мэри-Кейт была уже внутри и торжествующе улыбалась. Питер тоже улыбался – во-первых, каждый раз, когда он видел ее улыбку, его собственные губы расползались в стороны, и ничего с этим нельзя было поделать, а во-вторых, у него уже появилось несколько головокружительных идей о том, как можно применить такую способность. Мэри-Кейт открыла дверь изнутри, и Питер поспешил войти, прежде чем в зал намело снега и набралось холодного воздуха. Над дверью зазвенели колокольчики, выполненные в виде ангелов. Питер быстро вскинул руку вверх и заставил их замолчать.
Это было небольшое кафе на самой окраине города – они и не заметили, как быстро дошли сюда из центрального района. Заведение было весьма небольшим и дизайн имело самый простой и непримечательный – настолько, что кроме дубовой барной стойки там было особо нечего описывать. Я и не буду пытаться – скажу просто, что Мэри-Кейт сварила себе кофе, а Питер налил в стакан холодной воды, они сели за один из столиков и завели разговор о призраках и их способностях, вспоминая все, что смотрели и читали об этих существах, по ходу дела проверяя некоторые теории на примере Мэри-Кейт. Питер расхаживал по залу с белой скатертью на голове, держа в руке подсвечник с горящей свечой – обследовал помещение на предмет еды. Мэри-Кейт оценивающе наблюдала за собратом-привидением.
