Всё для настроя, из-за настроя. Все психологические сентенции – на фиг. Хочешь – кури, не хочешь – не кури. А всё типа: «я курю, и мне так не нравится», «это так плохо», «так хочу бросить, но не могу» – не более чем бред. Из всех людей, что я знаю, полно бывших курильщиков. Бросал из них каждый по своему: кто-то разом, кто-то постепенно, кто-то периодически срывается. Короче говоря, полно примеров, что всё исходит изнутри. И если, тебе это очень не нравится, но ты продолжаешь это делать, то, значит, это тебе очень нравится, и ты просто боишься признаться.
– Убила бы за сигарету, – Лена надевает солнцезащитные очки.
– Так бы и убила?
– Ну, может и не убила бы, но ты меня понял.
– Да понял, разделяю твоё мироощущение, – отвечаю я.
– Может, ты и прав, нам нужно слегка отдышаться. Определённо, надоела вся эта непонятная лажа. Давай возьмём чего-нибудь и к морю сходим, может оно навеет нам нечто ободряюще-успокаивающее?
– Поддерживаю. Вот там, смотри, какой-то супермаркет, пошли.
Я беру Лену за руку, мы перебегаем дорогу, заходим внутрь супермаркета, покупаем бутылку виски, несколько пачек сигарет и направляемся в сторону пляжа.
Закурив, мы отпиваем по глотку прямо из горлышка и двигаемся сквозь немногочисленных прохожих в сторону берега, где волны своими холодными объятиями согревают мысли вдыхающих их запах душ.
Людей на пляже немного: буквально раз, два, три, четыре, пять. И мы примерно седьмые в поле зрения слева и справа. Проходим мимо немолодой парочки. Они что-то обсуждают. Их лица испещрены усталостью, но какой-то радостной. Будто в их жизни произошло что-то хорошее, что-то, чего они очень долго ждали, и вот наконец-то оно пришло. Может они выиграли в лотерею, может ещё что, кто знает? За них радостно, хорошие эмоции всегда в радость. Идём дальше, ближе к воде. Никто не обращают на нас никакого внимания, как, в прочем, и мы ни на кого. У каждого своя свобода и своё рабство. Мы снова на вершине мира или на дне. Вдвоём. Держу Лену за руку, она смотрит на меня. Молчим. Подходим к воде, волны накатывают и брызгаются.
– Вода холодная, явно не для купания, – Лена пытается отпрыгнуть от набегающей волны.
– Да, была б теплее, я бы с удовольствием поплавал. – Делаю глоток, передаю бутылку Лене.
– Я тоже, – говорит она, отпивает, – значит, будем просто пить сегодня.
Над городом – приближение сумерек, предзакатности. Шум машин заглушён звуком волн, закопан в песке и гальке. Движение мысли притуплено алкоголем и таит в себе ощущение лёгкой непринуждённой расслабленности. Той самой, которая наступает в стадии незначительного опьянения. Лёгкое и точное восприятие действительности, нейтрализация проблем. Проблема лишь в том, что на этой стадии долго не задержаться. Тантрическая пьянка маловероятна. С каждым следующим глотком сознание превращается в умозаключительные ряды самой различной направленности и мгновенной сменяемости один другим. Когда ты пьян, то можешь трепаться с кем угодно и о чём угодно, ну или почти с кем угодно и о чём угодно. Зависит от степени невменяемости и ощущения неуязвимости.
Держась за руки, мы идём с Леной вдоль берега. Мы почти не разговариваем, но, тем не менее, общаемся. Телепатия или что-то типа того. Замечал такое за нами. Мы можем часами молча сидеть или делать что-то. И при этом ощущать общение, будто рассказываем друг другу какие-то истории, делимся чем-то. Зачастую нам совсем не нужны слова, достаточно нахождения рядом друг с другом. Жаль, что у нас нет реальной телепатии, такой строго определённой, классической. Всё лишь на уровне ощущений, переживаний, предвкушений. Как-то эфемерно, будто не по-настоящему. Вот бы овладеть этой техникой. Могли бы фокусы показывать, экзамены любые сдавать, а там ещё и махинации какие-нибудь проворачивать, ну или наоборот, что то полезное и законопослушное. В общем, полно развлечений бы было.
– Лен, а давай откроем в себе телепатические способности. Они же есть у нас, мы же друг друга чувствуем, – начинаю я.
– Чувствуем, но вряд ли они у нас есть. Такие сверхъестественные, чтоб мы мысли читали, на экзаменах подсказывали, банки грабили или в спецслужбе боролись с мировым злом, – скептически отвечает Лена.
– А вдруг есть? Нам нужно просто их потренировать и всё, – не отстаю я.
– И как мы это сделаем?
– Загадай что-нибудь мне и мысленно передай, а я приму и скажу тебе, что ты загадала. Только с чего-нибудь простого начни, без тригонометрических функций и тройных интегралов.
– Ладно, давай, – Лена делает задумчивое лицо, – готово, принимай сигнал.
– Так, тааак, – я пребываю в лёгком замешательстве, – ты думаешь о Тамаре.
– Пфф, капитан очевидность, о Тамаре я, понятное дело, думаю. И нет никаких у нас телепатических способностей, – Лена машет рукой.
– Ну и о чём ты думала? – я протягиваю бутылку.
– Ага, спасибо, вот об этом я и думала, чтоб ты уже и мне глотнуть дал, наконец. Сработало.
– Сарказм на сарказме сидит и сарказмом погоняет.
– Почти, не обижайся, – Лена целует меня.
– Не обижаюсь.
– Прохладно становится, – Лена слегка ёжится, – мурашки побежали уже.
– Не хочется пока уходить. Может, костёр разведём? Вон там, смотри, как раз кто-то жёг, – я показываю жестом чуть в сторону, где лежат несколько недогоревших поленьев. – Давай попробуем, если они не сырые совсем.
– Пойдём, глянем? – принимает мою идею Лена.
Разгорающийся огонь уносит вдаль печаль. Трещат сухие ветки, объятые только что рождённым пламенем. Искры вздымаются вверх салютом в почти зимнем солёном воздухе побережья. Это особенный запах, особенный вид созерцательного удовольствия. Замирающие в голове образы давно позабытые и совсем недавние сменяют друг друга, кокетничая с душой, с внутренней вселенной всего того естества, что ты привык называть своим. Доносящийся откуда-то из темноты шум волн рисует яркими красками в твоём воображении чудеса. Легко. Секунды, минуты, дни, годы – всё это лишь облако, всё это лишь потрескивание костра, всё это лишь крупицы песка, пробравшиеся в твои кеды, прилипшие к твоему телу, запутавшиеся в твоих волосах.
– Люблю смотреть на огонь, он всегда яркий, дикий, – Лена берёт сигарету.
– Огонь поэтичен, независим и дерзок. Если он под контролем, то может согреть тебя, а если нет, то сожжёт не задумываясь. Состраданием он не наделён, знает только да или нет, никаких промежуточных состояний. В этом его правда, его природа, ничего не попишешь, – я делаю глоток виски и передаю бутылку Лене.
– Ты вспоминаешь когда-нибудь наше детство, наше прошлое? – Лена тоже делает глоток.
– Нет, я не очень хорошо его помню, без подробностей, таким общим фоном.
– Что совсем ничего?
– Нет, помню, конечно, что-то, какие-то главные судьбоносные вехи: вот мы идём в школу, вот отмечаем наш день рождения. Но так глобально всё полностью не запечатлелось. Отдельные эпизоды могу вспомнить в мельчайших подробностях. Правда, зачем я их помню, не знаю.
