Шорохи будят, боль будит. Я просыпаюсь. Ломота сведённых конечностей, дышать тяжело, похоже, сломано ребро, челюсть гудит, губа распухла. Трогаю лицо. Запекшаяся кровь. Где я? Смотрю по сторонам. Квартира Вики. Пытаюсь вспомнить, что было. Мы сильно напились, потом зашли в квартиру и меня отделали очень сильно и быстро, я отключился. Теперь побитый и покоцанный валяюсь здесь, в пустой комнате. Где Лена? Нужно найти Лену. С трудом поднимаюсь, подхожу к двери. Заперто. Что делать? Снова смотрю по сторонам, хватаю металлический подсвечник, подхожу опять к двери, собираюсь с духом, бью что есть сил ногой. Дверь трещит, но не поддаётся, на совесть сделана. Отхожу чуть назад для разбега. Слышу шум за дверью.
– Эй, ты чего там творишь? – раздаётся низкий голос.
Дверь открывается, я сжимаю подсвечник.
– Очухался? Оу, крепко тебя приложили, – передо мной здоровенный бугай, тот самый начальник охраны отца Сержа, – положи это, не психуй, поговорим.
– Где Лена, твою мать?! – выкрикиваю я.
– С ней всё хорошо, она в порядке, в безопасности. Положи, не нужно резких движений, не заставляй меня прибегать к силе, ты же знаешь, я могу, – спокойным тоном отвечает он мне.
– Что происходит, как вы сюда попали?!
– Положи, поговорим.
Я ставлю подсвечник.
– Вот так, молодец, пойдём, – он жестом показывает идти за ним и направляется в гостиную.
В комнате ещё двое – примерно тех же шкафообразных габаритов.
– Присаживайся, разговор есть, – говорит мне главный.
Я сажусь.
– Дайте воды, – говорю, мне протягивают бутылку.
– Мож, тебе пивка? – ухмыляется один из амбалов.
– Обойдусь, – отвечаю, делая глоток.
– Ладно, перейдём к сути. Меня зовут Александр Владимирович Дольский. Возможно, помнишь, мы встречались, какое-то время назад в Сочи?
– Помню, как такое забыть? – делаю ещё глоток воды.
– Хорошо. Так вот, вы с сестрой проигнорировали мой совет, не лезть не в своё дело, и теперь нам придётся поработать совместно.
– Поработать? В каком смысле? – начиню нервничать я.
– Видишь ли, Серёжа связался с очень не хорошими людьми. Его отец, которого ты тоже видел, очень беспокоится по этому поводу. Совместными усилиями мы должны найти мальчика и не расстраивать папу. Ты меня понимаешь? – Дольский ухмыляется.
– Не очень, – чуть шепелявя из-за распухшей губы, отвечаю я.
– У вас тут целый штаб, неплохо, – Дольский перебирает листочки с фотографиями, нашими пометками, висящими на стене, – должен сказать вы неплохо сработали, вышли на Вику, мы её долго искали, месяц почти.
– Что с ней? Где она и где Лена? – перебиваю я.
– Ты мне скажи, где она? – снова ухмыляется. – А Лена в безопасности, я же говорю, не переживай. Она устала. Вот пусть отдохнёт пока, воздухом подышит полезным, погуляет.
– Я хочу с ней поговорить, – произношу я достаточно спокойно, хотя сердце колотится со сверхзвуковой скоростью, больно резонируя по отбитым и возможно сломанным рёбрам.
– Поговоришь. Всему своё время. Отдышись, приди в себя. Налейте ему что-нибудь, а то трясётся как лист на ветру, – приказывает Дольский одному из амбалов, тот встаёт, достаёт из бара бутылку, наливает целый стакан, ставит передо мной, – пей давай.
– Не хочу, мне не надо, – пытаюсь отстраниться.
– Надо, надо, пей, кому говорят, ребят помогите, – Дольский делает взмах рукой.
Двое подходят ко мне и вливают силой целый стакан. Никогда не думал, что буду скрученный двумя громилами давиться дорогущим односолодовым виски. Я откашливаюсь, меня отпускают.
– Вот видишь, такой напиток мимо льёшь. Не хорошо, – продолжает Дольский. – Итак, для проверки нашего взаимовыгодного союза, расскажи мне, как вы тут с сестрой оказались и что вы тут расследуете?
– Это квартира Викиной подруги, Вика живёт здесь, пока та отдыхает, – отвечаю я.
– Верно. Хорошая подруга, напитки правильные в доме держит, со вкусом обставлено всё. А ты чуть дверь ей в спальню не сломал, ладно продолжай.
– С Викой мы случайно познакомились на вечеринке какой-то у знакомых друзей знакомых друзей, я не помню точно…
– Верю, что не помнишь. Мы вчера видели, как ты пить умеешь, – Дольский переглядывается со своими, те посмеиваются.
– Она согласилась помочь в поисках подруги нашей, Тамары, той, что вместе с Сержем из больницы исчезла. Вот и всё. Я, правда, ничего не знаю о делах Сержа, отца его, ещё кого-то, об этих людях, что вы говорите, правда. Мы с сестрой искали нашу подругу и всё, – взволнованно оттарабаниваю я.
– Шерше ля фам, шерше ля фам. Верю, конечно, тебе, снова и снова. Видишь, как это просто сотрудничать, – Дольский наливает себе порцию виски, делает глоток.
– Дайте поговорить с Леной, я прошу вас.
– Дадим, ты хорошо, и мы хорошо, – он достаёт телефон, набирает номер, – алло это я, дайте гостью нашу.
Подносит к моему уху телефон.
– Алло, алло! – слышу я голос Лены.
– Лена, это я! Ты в порядке? – кричу в трубку я.
– Костя, что происходит, где ты, кто эти люди? – заплаканный голос Лены звучит пронзительно, проходит сквозь меня всей остротой.
– Лена, Лена, я вытащу тебя, не бойся, слышишь… – не успеваю договорить я, Дольский убирает телефон от моего уха.
– Если вы её хоть пальцем…
– Спокойно, никто её не обижает. Пока мы работаем слаженно, в одной команде, всё будет в порядке, – он допивает виски и ставит стакан на стол.
– Что вы от меня хотите?
– Ничего сверхъестественного. Найдём Серёжу, Вику, драгоценную вашу Тамару. И всё. Дальше вы поедете с Леной в свой милый город или куда захотите, и больше друг о друге не будем и вспоминать, – он снова ухмыляется, – а сейчас давай, иди, приведи себя в порядок, нам пора покинуть этот гостеприимный дом. Продолжим наш разговор позже.
Я встаю и иду в ванную. Один из амбалов идёт со мной.
– Дверь не закрывай.
Я киваю, захожу внутрь. Открываю воду в кране и с ужасом смотрю на своё отражение в зеркале.
Глава 63
Я уже сто лет не слушал музыки, то есть вообще ничего, даже дрянной попсы по радио. Без музыки жизнь становится пресной, рутинной и мало эмоциональной. Помню, мы с Леной часами обсуждали альбомы, видеоклипы. Я стебал её за любовь к полу пидорковатым мальчикам-зайчикам, она меня за всякую мрачную монохромность типа Джой Дивижн. Сходились мы в Нирване, Дорз, Чилийских Перцах. Мы всегда слушали кого-то из них, когда ссорились. Вернее, когда мирились. Кто-то из нас просто вставал, включал какой-нибудь альбом. С незапамятных времён так повелось. Мы не подходили, не извинялись, а просто включали кого-то из этой нашей примирительной троицы. Это и был запрос о прощении, а второму ничего не оставалось, кроме как вытянуть мизинец. Потом было «мирись, мирись и больше не дерись…»
