Узнав, что Кроткий выбрал освобождение от уборки, Ирка яростно хмыкнула, покрываясь пятнами.
– Ты, что ебанутая?!
– Слышишь че?! – взвилась я. – Давай, сейчас до его офиса дойдем и ты, еще раз, подробно, мне пояснишь, чем он плох. Как человек и мужчина.
Ирка сменила тон.
– То, что ты делаешь, ни в какие ворота не лезет.
– А что я делаю?
Она нахмурилась, глядя на меня из-под капюшона.
– Он мало того, что блядво, он же черный. Тебе самой не противно с ним трахаться?
Воздух пах кислятиной, оттаивающей землей и тухлыми яйцами. Я не сразу поняла, что это – всего лишь запах ТЭЦ. Мне казалось, что вся моя реальность протухла. «Ты же два года за его счет жрешь!» – хотелось сказать.
Но вслух я сказала:
– Ты своего Саню при свете дня видела?
Она отрывисто рассмеялась и стянула с руки перчатку. Сунула мне под нос подаренное Саней кольцо.
– Вот что я вижу.
– Что это? Знаменитый алмаз «Надежда»?
– У тебя когда-нибудь было бриллиантовое кольцо?
– Да, – ответила я. – Женя подарил.
– Это был не бриллиант, а циркон!
– Потому что я с ним не трахалась! Иначе, был бы бриллиант, не волнуйся! – я помолчала, но все равно не сдержалась: – В сравнении с Саней, Женя сам – бриллиант.
На этом, крыть Ирке стало нечем. Она брезгливо поморщилась, меня презрением облила и заявила:
– Мне жаль тебя. Продаешь себя так задешево… То из окна за Каном следишь, то с Кротким трахаешься. А годы идут!
Я напряглась, ощущая важность момента. Помимо воли заговорила стихами:
– Лучше Кан в окне, чем Саня во мне.
– Ну, да. Еще бы! – она показала зубы. – И да, этот депутат, ну, герой твой сегодняшний. Он здорово на еврея похож… Постарайся не отдаться и не влюбиться, – парировала она.
***
Героя звали Александр Геннадьевич Колкин.
Бывший борец и нынешний бизнесмен, он производил впечатление мощной, на редкость хорошо сложенной обезьяны. Одновременно неуклюжий и грациозный, двигался он, как большинство борцов: чуть наклонившись вперед, отчего его руки казались чересчур длинными. Когда эта длиннорукая мускульная мощь подалась в мою сторону, у меня сжалось сердце… Ну, не совсем, но допустим.
Ирка, как в воду смотрела. Дрянь!
Колкину было лет сорок пять и Бонечка наверняка сказала бы, что нельзя быть такой меркантильной, но я нашла его сексуальным. Он, в свою очередь, довольно прямо дал знать, что не только я. И я подумала, если Кроткий вновь пропадет, то я упаду под Колкина.
Мы начали интервью.
Колкин, на собственные деньги, построил несколько залов для молодых парней, уверяя что дети заслуживают лучшего, нежели улица. А именно – бесплатные спортивные секции. Шеф, посылая меня к нему, сказал, что «дети» могли дослужиться до счастья умереть молодыми. В златых цепях. Но этого мне ни в коем случае не нужно писать. На носу, понимаешь, выборы. А нас финансирует правительство края, поэтому писать только про детей. Писать только хорошо. А лучше, совсем восторженно.
Как Тим о Сонечке.
Я обещала. Колкин здорово мне в этом помог.
Все еще впечатленная, шепотом, я рассказывала Тимоше, какие у борца красивые сильные руки. И мускулистые ляжки… А плечи… Ах, хочу к нему на ковер. На личные тренировки!.. Это не мешало мне расшифровывать интервью, а ему, писать свою собственную заметку. А вот Полковнику и Чуви мы, почему-то мешали.
Они плевались, шипели и углились, вызывая желание продолжать себя доводить.
– Бандиты во власти! – вопил Полковник. – Бандиты должны сидеть!
Мы с Тимом ржали.
Я раскачивалась на стуле; Тимоша обтирался вокруг. Мое бедное обмякшее в полуэкстазе тельце, реагировало на него так, как ночью реагировало на прикосновения Макса. Тимоша это, видимо чувствовал и то висел у меня на плече, то терся носом о шею, то, приставив стул, обнимал за талию и ради разнообразия, хвалил не Сонечку, а меня.
По кабинету летали флюиды любви, спариваясь в воздухе с флюидами отвращения.
– Невозможно работать! – яростно плевался Полковник.
– Идите домой, извращенцы! – морщился брезгливый маленький Чуви.
– Ты что-то слышишь, мой милый? – спрашивала я, интимно привалившись к Тимошиному твердому боку.
– Чу, моя милая, это просто ветер шумит в зеленой листве, – отвечал он томно и мы чуть ли не задыхаясь от смеха, хрюкали в столешницу.
Утратив бдительность, мы все не обратили внимания на стук в дверь. А она распахнулась и бритоголовый молодой человек, подпер косяк широким плечом. На его шее висела златая цепь, толщиной в палец. Один из уличных детей, о которых беспокоился будущий секси-депутат Колкин.
– Лена Ровинская, кто здесь?
Вопрос был странный: помимо меня в кабинете сидели трое. Тимур – молодой человек, откровенно мужественного вида, Полковник – пожилой человек с усами и Чуви – то ли человек, то ли мастер Йода, но его никак нельзя было принять за «Лену».
И тем не менее, бритоголовый юноша, на полном серьезе спрашивал, кто здесь я.
Я прокашлялась и села, смущенно вытащив Тимину руку из заднего кармана своих джинс.
– Я.
– Это вам, – пришедший шагнул вперед и сунул мне пакет в подарочной бумаге. Шмыгнул носом, и перемалывая челюстями жвачку, поправил на шее мощную цепь. – Круто вы тут развлекаетесь, Лена.
Мое сердце заколотилось. Я уставилась на маленький квадратный пакет в подарочной упаковке. Потом на вошедшего. Браток был определенно знаком.
– От Александра Геннадьевича? – спросила я с ненужной надеждой, потому что уже узнала его.
– От Дмитрисергеевича.
Жуя жвачку с такой концентрацией, словно готовился к чемпионату мира по жевле, юноша презрительно шмыгнул носом.
– Мне?! – вопрос разбился о его лоб и упал под подошвы рифленых армейских ботинок, с которых стекала вода.
– Вы же Лена? – уточнил он. – Которая еще Лина?
Я кивнула.
– Ну, значит вам.
Он вышел.
– Спасибо! – запоздало сказала я.
Мы помолчали, пока за окнами не взревел автомобильный мотор.
– В мои времена бандюков сажали в тюрьму! – неожиданно яростно припечатал Полковник. Отвернувшись к монитору, принялся громко и сильно колотить по клавиатуре пальцами, как делали все журналисты старой школы, привыкшие работать на печатных машинках. – Дмитрий Сергеевич, так его!.. Щ-щ-щеенок!
– Он не бандит, а бизнесмен, – бархатным голосом протянул Тимоша, – Сонечка, кстати, о нем очень хорошо отзывалась.
