Он умолк, опустив глаза.
Постояв, зацепился взглядом за мокрое кофейное пятно на моем халате и тут же нашел, чем заполнить миг. Схватил со стола рулон полотенец и оторвав от него кусок, подошел ближе. На щеках проступали пятна.
– У меня было всего два мужчины, Скотт и Максим, ты понял?! Два!
Кан вдруг как-то странно переменился в лице.
– Прости меня, – пробормотал он, присаживаясь на корточки и промокая пятно от кофе.
У меня опять защипало в носу. Я вспомнила Мокхпо, разговор по душам с Кристиной. Ее слова: «Мне очень жаль, если он тебя трахнул, но, Лина… Ты сама его спровоцировала. Ты сама к нему приставала…».
– Забей, – сказала я, рукавом вытирая слезы. – Это старый халат, он все равно мне не нравится.
Он усмехнулся грустно, наклонил голову и молча поцеловал мою руку. Шрам на запястье… Словно всю душу вкладывал в движение губ.
– Я обещаю, я выясню, где этот кретин сидит и посмотрю, что я могу сделать.
Я видела его затылок, черные взъерошенные волосы, плотную белую кожу. Маленькую родинку на шее… Страх отступил, как отступает морская волна, смывая с песка все следы. Жар в груди, мурашки по коже, запах его парфюма, которым хочется заполнить легкие без остатка. Я выдохнула, не справившись с потоком эмоций и подняла было руку, но Кан вскинул голову и вдруг… отшатнулся.
– Не надо! – чуть ли не с ненавистью выдохнул он.
Рывком поднялся, отступив от меня. Неловко качнулся на месте и, решительно повернувшись на пятках, вышел из кухни.
АПРЕЛЬ. 2003 год.
Шестая часть, повествующая о том, как отпустив кого-то, кто нужен тебе, ты вынуждаешь его вернуться.
«Девушка Кроткого».
Оставив Бонечку развлекаться, я ушла в уголок.
Настроение было совсем поганое. Я боялась, останусь дома – покончу с собой. Пытаясь взять себя в руки, не напиваясь, я взяла себе колы и села на свободный диванчик. Смотреть, как напивается Бонечка и ждать, пока Макс натрахается и, наконец, уснет.
– Это вы – девушка Кроткого? – спросил женский голос.
Я подняла глаза, словно робкий Пингвин. Девушка явно не собиралась меня убивать. Польщенная, я горько ей улыбнулась. Никто, никогда не называл меня его девушкой.
– В медицине это называется по-другому.
Она села рядом и указательным пальцем поправив очки, похлопала меня по руке.
– Мо-о-олодежь, – снисходительно сказала она, протянув со вкусом первое «о». – Он же блядво. Чего еще ты хотела?
– Да, уж, – в ее устах это звучало, как комплимент. – Лучшее в городе…
Она мечтательно улыбнулась в ответ.
– Я – Света. А ты, кажется, Лена? Так? Тебя вчера по телеку показывали. Ну, с книгой…
«Снова Света!» – прозвучал в голове тревожный звоночек.
Я улыбнулась, пряча глаза. Готова была поклясться, – Света была той самой, которую я «застала» у него в спальне. По его просьбе. В наш самый первый раз…
«Чужого жалеем, любимого бьем»
Ангелина ЗЛОБИНА
«Сидела я вчера и думала о смысле жизни. Ну, находит иногда. Вот и я надумала, какие мы, все-таки странные существа: что мужики, что мы. Постоянно притворяемся, и ладно бы по делу, так нет же. С теми, кого терпеть не можем, стараемся быть милыми и любезными, а тех, кого любим – из кожи выпрыгиваем, лишь бы ударить побольнее…
Когда я впервые заговорила с подругами о Косте, Богдана выпучила глаза и на все кафе заверещала:
– Ты спятила? Да он же проститутка!!!
Я закатила глаза:
– Да у тебя все проститутки! Тебе не приходит в голову, что иногда мужики делают это просто так, бесплатно, исключительно ради удовольствия…
Богдана оскорбилась, набрала в грудь побольше воздуха и принялась вопить, что Костя со всем городом переспал, что у него список баб хранится в ноутбуке, что он вечно всякую дрянь к себе домой тащит, а потом исчезает. Потом подумала немного и изрекла фразу, которая для меня решила все раз и навсегда: «Но говорят, что в койке он – просто супер! Такие па выдает…»
Костя был хорош собой… Не то чтобы я поверила в какие-то отношения. Я к этому отношусь скептически – не верю в любовь до гроба и лебединую верность. Мне нравится любовь на пике чувств и расставание, когда все пойдет на убыль. Со скандалом и испанскими страстями. Ну, нравится мне так, что я могу с собой поделать? Так вот, Костя в мой сценарий вписывался идеально, если не считать подлых Бонечкиных комментариев: «Это вариант только на одну ночь!» Будь я в другом состоянии, я бы это учла, но к тому времени уже влюбилась как кошка и готова была душу дьяволу продать за…
Полученная информация уже прочно засела в сознании и сколько бы Ирка ни говорила мне, что здесь необходимо разделение: либо плюнуть на него и не идти, либо идти и тогда уже не думать о том, что мне тут нашептала всеведущая Богдана.
Я, конечно же, поступила по-своему – пошла, и с порога начала выяснять что да как. Про ноутбук, про дрянь в койке, и так далее…
Закончилось это не испанскими страстями, а тупым обменом «колючками». Утром мы расстались, и с тех пор я его не видела. Зато много слышала. Богдана тут же подсуетилась и свела меня с девицей, которая в него влюбилась уже после того, как с ним переспала. Наверное, надеялась, что сделает мне больно. Но я ее переиграла, изобразив полное безразличие на «пять с плюсом». Хотя все это было жутко болезненно.
Да и есть ли на свете более страшная пытка, чем сидеть и слушать о том, как все это у мужчины твоей мечты было с другой? И как эта другая вешает на твои уши ту же самую лапшу, которую ты вешаешь себе сама. Чтобы не думать, не вспоминать все те глупые колкости которые наговорила непонятно зачем и те, что получила взамен… И понимать, что ты его любишь, и судя по всему, будешь любить еще долго. И что не помогут ни новые романы (потому что теперь ты уже не можешь смотреть на других парней), ни самовнушение (он мне и не нужен-то был), ни разговоры с подругами…
Он – единственный, о ком я не люблю говорить. Сложно признаться самой себе, и сказать, что никогда ничего не будет.
Постоянно притворяться, общаясь с теми, кто изначально противен, у меня почему-то получается. Потому что не хочешь обижать, боишься причинить боль, хотя этот, убогонький, даром тебе не нужен. И разговариваешь ты с ним просто так, из жалости, изнывая от скуки, а послать – язык не поворачивается. Даже гадость сказать трудно.
Настолько боимся боли, которую нам могут причинить, что стараемся ударить первыми. И не понимаем, что другой человек так же раним, как и ты… Обидеть – легко. Трудно заставить простить эту обиду. И еще труднее вовремя остановиться и попросить прощения.
Я не знаю, помнит ли меня он, при его «ритме жизни» – вряд ли. И не собираюсь бегать следом, пытаясь это выяснить. Я просто думаю о том, что боль, которую мы испытываем, пытаясь отгородиться от другой – вымышленной, ничуть не слабее. И о том, что, может быть, в следующий раз, когда я встречу и полюблю какого-то парня, у меня хватит ума, не пинать его первой. И о том, а хватит ли?..»
