– Господи, – прошипел он, закрывая лицо ладонью. – Господи! Какая же ты все-таки, сука.
Что бы он там не принимал, это явно повышало агрессию. Я отодвинулась, прижав колени к груди и не сводя с него настороженного взгляда. Это, действительно было ниже пояса. Макс все еще сидел на коленях, как самурай и я подползла к нему, несмело положив ладонь на плечо.
– Прости… Я знаю, ты не такой. Прости меня…
Он поднял голову и я не договорила. Умолкла, посмотрев в его безумные, залитые кровью глаза.
– Знаешь, почему я тебя укусил? – спросил он чуть слышно. – Потому что поцеловать не осмелился…
Я обняла его за напряженную шею. Наши губы соединились, как частицы головоломки.
«Что за блядь трясет кровать?»
Боль накатывала волнами и звенела под сводами черепа.
Нос заложило, затем заложило уши… Звуки были тугими и гулкими, как эхо в тоннеле. Я то падала в качавшуюся темную пустоту, то снова оказывалась прижатой к стонущей под нами кровати. Казалось звук исходит со всех сторон. Один был похож на хруст снега, другой – знакомый, пронзительный, появился позже.
Сон выпустил меня из объятий и я, бессознательно повернувшись на бок, как медведка сжалась в тугой клубок. Тело медленно приходило в себя; подключалось к реальности резкими, пульсирующими ударами боли. Голова гудела, а этот проклятый скрип все не прекращался. Я зажала уши, решив, что схожу с ума.
После того, что было? После того, что этот гад говорил? Я дура, что оставила его «отоспаться». Проснулся, гад. Отдохнул!
Скрип кровати становился все громче и я поняла вдруг, это не глюк. Те самые стоны, то самое рычание, тот самый скрип. Я резко встала, едва не потеряв сознание от качнувшегося в голове мозга. Просипела:
– Сукин ты сын, урод! – голоса тоже не было.
Болели челюсть, горло и нос. Я умирала от простуды из-за него, потому что пробежалась из «Рио» до самого дома. Три квартала в одной лишь легонькой курточке и туфлях, а его гребаная кровать скрипела! Меня знобило. И то, что я слышала из его квартиры, усиливало дрожь. Я закуталась в одеяло.
– «Люблю тебя»… Сука! – бормотала я, на ощупь выбираясь из спальни. – «Мне только ты нужна!» Мудак!.. Дорогие пацаны, теперь не обязательно отвечать за базар! Мы, новорусские бизнесмены, так больше не поступаем!..
Я нащупала ключ, свалив по пути дубленку и стул.
– Богданова, я убью тебя! – спросонья крикнула Ирка и тут же, не закончив фразы, вырубилась. Получилось «убютея». Никто не откликнулся. Судя по отсутствию в прихожей стенающего тела, Бонечка ночевала где-то еще.
Полная решимости расставить точки над «й», я вышла на цыпочках в наш предбанник; не дыша, открыла дверь Макса… Странно, но здесь все было слышно не так брутально, как в нашей квартире. Я растерялась, оглядываясь. Звук шел со стороны… нашей квартиры! На кухне едва заметно теплился свет. Что-то звякало. Пахло сигаретным дымом и алкоголем…
Я помедлила, вконец растерявшись, закашлялась в уголок одеяла и кто-то, бесшумно подкравшись сзади, обхватил меня локтем за шею. Едва не удушив, Макс прижал к моему виску шершавое, холодное дуло. Оно пахло смертью и порохом. Я ощущала этот запах даже сквозь заложенный нос.
Крик сдох на подлете к горлу.
– Это я!.. – прохрипела я. – Я! Не стреляй!
Макс рывком обернул меня и швырнул к стене. Щелкнул выключателем и в глаза брызнул свет. Я зажмурилась, заморгала.
– Лена? – в его тоне сплелись удивление, облегчение и злость.
Мы оба уставились на стену. Кровать плясала, кричала женщина, рычал мужчина… Макс, полностью одетый, протер ладонью глаза, словно все еще не мог им поверить.
– Кто это?..
– Мы думали, это ты…
Макс посмотрел на меня очень странным взглядом.
– Это запись? Ты оставила включенным диктофон?
Если бы не «беретта» в его руке, я рассмеялась бы. Уже собиралась сказать ему, что он спятил, но Кроткий вдруг отшвырнул меня в сторону и вылетел из дома… с пистолетом в руке!
***
– Это мы за парой несчастных слепых подслушивали? – горестно простонала Бонечка.
Мы с ней валялись на диване, словно два тела на опознании и переваривали куриный супчик. Тот, что приготовила Ира. Бонечка, правда, была больна не простудой, а птичьей болезнью «перепил», но все равно присосалась к моей кормушке.
Макс спал у себя. Измученный бессонницей, добитый мыслью о том, что я ему показала все, что умею. Не соврала. Не утаила.
– Прошу тебя! Не напоминай, – сказала я сухо.
Сначала Кроткий ворвался к нам, до смерти перепугав Ирку. Затем, взбесившимся вурдалаком помчался в соседний подъезд. Не знаю, что он там хотел доказать. Что я соседей попросила свой диктофон включить?..
Как бы теперь развидеть этих людей всякий раз, когда я глаза закрываю? Слава богу, они слепые и не видели пистолета. Слава богу, Кроткий имеет привычку все обговаривать и только потом стрелять.
– По-крайней мере, – сказала Бонечка, поправляя мокрый компресс на лбу, – теперь он знает, что это не ты шалава… Знаешь, что?.. Я тоже решила бросить бухать! Если уж ты смогла заполучить Макса… Макса! – за неимением более выразительных средств она слабо подняла палец. – Хоккеисты тем более поведутся… Я только одно не могу понять: ты же трахалась с ним. Неужто, не понимала, что он иначе себя ведет.
– Я думала, – сказала я, – что просто не завожу его.
Бонечка рассмеялась и булькнула, чуть не подавившись метнувшимся к горлу супцом.
– Бле-е-е… Больше никакого бухла… Никогда в жизни, как же мне плохо.
Я зыркнула на полотенце, прикрывавшее половину ее лица.
– Так бросай!
Бонечка не посмела даже кивнуть: ей и без того было плохо.
– Ира! – заканючила она. – Ира, сходи за пивом, я тебя умоляю. Это в последний раз!
– Иди на хер! – ответил суровый голос. – Все, отдыхайте.
Мне послышалось «Подыхайте!», но переспрашивать я не стала. Если бы я могла подохнуть прямо сейчас, то сделала бы это без разрешения.
МАЙ. 2003 год.
«Последняя беседа в Раю».
Зажав во рту чайную ложечку, Макс развернул газету и сложил заново – пятой полосой вверх. То ли хотел побольше узнать о волейболистке из «Самородка», то ли… Он перегнул газету и углубился в «подвал».
Понятно, «Sекса» хотел.
– Посмотрим, полюбопытствуем, – сказал он, вытаскивая изо рта ложку и вслепую погрузил в стоящую перед ним мисочку с обезжиренным творогом. – Что этот Тима-Эквилибриум позволяет себе?.. Я хуею, дорогая редакция!..
Как знаток и поклонник литературы, он не особенно высоко ценил мое творчество. Но изучал регулярно. На случай, если я напишу что-либо, к чему он может придраться. Последнее время он очень тщательно контролировал, что именно я пишу. Это напрягало.
