– В смысле, не от тебя? А от кого же еще?.. – спохватилась, вспомнив его жену и Олега. – Ой!.. Блин, хватит, Дима! Мы оба знаем, что ты этого не сделал!..
– Так было раньше. Я был молод и слаб. Но ты не ответила.
– Я не хочу иметь детей, – сказала я честно. – Вообще.
Дима выглядел удивленным.
– Как это «не хочешь иметь детей»?
– А ты, что – хочешь?
– Естественно.
– Так сильно, что от меня? – я придвинула чашку и разорвала пакетик с сахаром над белой, в кофейных разводах, пеной.
Он лениво улыбнулся, показав зубы.
– Меня устраивают твои генетические маркеры.
Ради разнообразия, я даже знала, что он имеет в виду. Не так давно брала интервью у заведующей лабораторией ДНК.
– Будем выводить арийскую расу?
– Ну, узкоглазых нам уж точно не нужно.
– Почему ты такой дебил?! – разозлилась я. – Ты задолбал уже своими глазами. Скотт снова негра убил, или чего ты бесишься?
Дима раскатисто, без всякого удовольствия рассмеялся, основанием ладони погладив стол. Он вел себя так странно, что я готова была заподозрить, что он не просто пьян. Может быть, еще и кокаином в туалете взбодрился. И его взгляд мне совсем не нравился.
– Скучаешь по Скотту?
– Ты обещал кое-что…
Он уже рот открыл, собираясь ответить, но зазвонил его телефон и Кан схватил аппарат, словно тот взорвался бы на втором звонке… Приказал отрывисто:
– Не уходи никуда!
Я проводила глазами стремительно удаляющуюся спину. Девушка-официантка взволнованно метнулась за стойкой. Уставилась на меня, прикидывая платежеспособность.
– Он вернется.
И он вернулся.
Как с того света. Весь полинявший. Глаза потухли и глядели прямо перед собой. Я поняла, что до этого Дима был всего лишь взволнован. Но радостное возбуждение спало. Опустошенный, разочарованный, он выглядел так, словно свет в конце тоннеля, оказался идущей на всем ходу электричкой.
Щелчком пальцев подозвал официантку.
– Это… Водки принеси, – обратился он к девушке.
– Что-то случилось?
Он медленно обернулся ко мне, словно я возникла в его сознании, как фигура во сне.
– Скорее, НЕ случилось, – теперь это был тот Дима, которого я знала и я бы не возражала, если бы он не вернулся. – Тебе не насрать?! Что ты хотела бы знать о Скотте? Помнит ли, любит ли? Или, как он себя вел в тюрьме?
Он сел на стул, все еще жуя свою неудачу. Я обиделась и собралась уходить. Он удержал меня, хмуро извинился за грубость. Затем навалился локтями на стол и уставился на свое отражение в огромном панорамном стекле.
– Прости… Я помню, адвокаты работают…
– Дим, что случилось? – спросила я. – Почему ты опять такой?..
– Я лечусь от бесплодия, – буркнул он. – Судя по анализам, неудачно.
Я не поверила. Я не могла разделить его горечь. Даже в такой ситуации из горла рвалось: «Кто-то наступил вам на яйца, Дмитрий Сергеевич?». Была слишком далека от его проблем: в нашем роду женщины залетали, неосторожно присев по-соседству с мужскими брюками. И всякий раз, занимаясь безрадостным сексом с Кротким, я подсознательно боялась, что залечу.
Я вспомнила о Димином ранении, аккурат в артерию рядом с пахом. В армейском госпитале ему чуть было не отхватили ногу, но вмешался старший хирург. Ногу спасли. Я вспомнила, как мать мне что-то такое рассказывала. А может, придумала, будто вспомнила… Быть может, просто случайно слышала разговор его матери с моей бабкой.
Димина проблема была бы решением моей.
«Ах, ты просто идеальный мужчина!» – сладко вздохнула я. Про себя, но он поднял голову и уставился на меня, словно снова мысли прочел.
– Ты так сияешь, – как-то нехорошо сказал Дима. – Знаешь что-то, чего не знаю я, или тебя просто радует сам факт, что мне больно?
Он ошибался. Если бы он знал, как я любила его в этот миг, то никогда бы так не сказал. Но он не знал. Из его глаз на меня смотрела злая тоска.
– Извини, я просто размечталась о том, как ты мне ребенка делаешь. Снова и снова. И пожестче: слюнтяи нам не нужны! – я подперла руками щеки и мечтательно завершила. – А потом, узнав, что я рожу тебе сына, убиваешь на радостях мою мать. Медленно… Идем! Не вылезем из постели, пока я не залечу.
Кан улыбнулся.
Из вежливости, одними губами, но улыбнулся и ласково назвал «маленькой балбеской». Затем он сел, сложил руки вместе и посмотрел на меня так нежно, что захотелось спасти это огрубевшее сердце.
– Сына-Скоттика?
Я уставилась на Диму и стала спасать.
– Я познакомилась с ним в Сеуле. Это не от него…
– Что? – спросил он.
– Ничего.
– У тебя глаза бегают.
– Тебе показалось, – я взволнованно почесала нос.
– Что мне показалось? – принялся докапываться он.
– Ты меня подозрениями чуть со свету не сжил…
Он смотрел на меня в упор, ноздри подрагивали, как у породистого коня.
– Ну, теоретически… Погоди-ка.
– Нет, Дима. Не заставляй меня.
– Ты что… Ты тогда, – он не закончил фразы. Задохнулся, выдохнул, глубоко вдохнул и, глядя на меня в упор, задержал дыхание, словно собирался нырять. – Ты… ты была беременна?! Семенченко не врала?!
Руки затряслись, да так сильно, что изображать волнение не пришлось.
Дима уставился коршуном, заставив меня раскаяться во вранье. Что за привычка о себе мнить, жалея мужчин, которые одним движением пальца могут растереть тебя в порошок?
– Твою мать! – сказал Дима таким тоном, что не надо было быть Цезарем: Рубикон был перейден. Путь назад отрезан. Я попыталась встать. – Ангела, блядь, сядь! Что значит «кажется»?!
То, что Кан начал говорить стихами, взволновало еще сильнее.
– Я не знала, что… Я не думала… Я не…
– Еще раз. Подробнее.
Я осмелилась на него взглянуть. Дима смотрел, словно целился из винтовки.
– У меня была задержка два с половиной месяца. Ну, мы ходили в сауну постоянно… А потом было очень много… мяса. Как при эндометриозе, или как его там?..
Я не закончила, голос сел от волнения, Дима изменился в лице, вральное вдохновение испарилось.
Он так смотрел, что я усиленно напрягла память. Попыталась оживить в ней подробности недавнего интервью с заведующей лабораторией ДНК, которая мне это все рассказала. На случай, если Дима потребует доказательств… Он не потребовал. Он смотрел на меня, склонив голову, словно видел впервые и его рот был чуть приоткрыт, словно мы собирались поцеловаться.
