– Ты готова платить за квартиру, чтобы с ним разочек потрахаться? – уточнила Бонечка.
– Иногда, – допустила я, но тут же поправилась: – Иногда мне кажется, что мы – неликвид, который даже Макс не хочет…
Они умолкли.
Если взглянуть на все с этой стороны, выходило на самом деле обидно: Макс был из тех парней, которые трахают все, что движется. А что не движется, они толкают ногой и все равно трахают. Иногда я видела, как из его квартиры выходило нечто Такое, что я со двора на окна заглядывалась: не растет ли на подоконнике Аленький цветочек.
– Может, он нас просто не хочет терять, как друзей? – возразила Богдана, которая была категорически не согласна считать себя неликвидом. – Ведь он же нас любит. Как подружек! Ну, кроме тебя… Тебя он никак не любит.
– Пошла ты! – я залпом допила остатки вина.
– У тебя сведения устарели, – Ирка все еще боялась, что я опять запью и сорву рекламную кампанию. – Он теперь относится к ней намного лучше. С тех пор, как она перестала пить с тобой и стала похожа на человека. А теперь, когда она еще абонемент в фитнес-клуб купила…
Я промолчала.
Ничего я не покупала. Это Макс, подарил мне абонемент, попросив не говорить девчонкам. Когда я попыталась сказать ему, что это – довольно-таки дорогой подарок, он замялся и понес такую херню, что я просто взяла абонемент и сказала «спасибо».
– Ну, да, – прокашлялась Бонечка. – Он еще лучше к ней отнесется, узнав, что она готова ему давать просто так, без намека не отношения. Фу-у, как можно просто так трахаться, если знаешь, что он никогда не женится?
Я не ответила.
Мысль, как именно можно трахаться с Максом, не давала покоя. Меня лихорадило. Хотелось кричать и плакать.
– Неужели тебе никогда не было интересно с ним переспать? – спросила я Бонечку.
– Нет, конечно! А тебе, Ир?
– Пфф!.. Нет! Но, я вам могу по секрету сказать, он в порядке, – сказала Ирка. – Одна моя подруга была без ума и до сих пор его всем рекомендует.
– Он же бабник! – напомнила Бонечка. – БАБ-НИК!
– Именно это и делает его хорошим любовником: опыт, – парировала она, но тотчас же спохватилась. – Не для меня, но чисто теоретически.
– Ты просто никогда не трахалась с таким парнем, от которого захватывает дух! – заключила я. – Иначе, тебе бы тоже хотелось практики.
– А ты, можно подумать, трахалась!
Я мечтательно вздохнула в ответ: Скотт тоже был бабником. Ну, так что с того?.. Запертые воспоминания хлынули, разбив опечатанную дверь. Ожило вдруг в памяти крепкое, тренированное тело; его ласки, дикий безудержный секс; истерзанные простыни…
– Лен, перестань слюной капать, – неправильно истолковав мои мысли, Бонечка деликатно, подбородком указала на стену. – Ты забыла, как он девушек по утрам выпроваживает?
Я помнила.
Но память о плечах Скотта вытесняли воспоминания о плечах Макса. А его глаз я даже не помнила, зато помнила глаза Макса. Точнее то, как расширились у него зрачки, когда наши взгляды встретились. И как у него подрагивали ноздри, когда мы стояли в предбаннике, держась за пластиковую карточку-абонемент. И запах его горьковатого парфюма. Пьянящий, как дым сгоревшей листвы.
– Значит, они его не цепляют…
– А ты – зацепишь! – съехидничала Богданова.
Я повернулась, чтобы припечатать ее ответом к стене, но кровать в соседней квартире скрипнула. Как примадонна, пробующая акустику в незнакомом зале. Несмело издала первый стон…
Я отчетливо представила себе широкую мускулистую спину. Порхающие по ней ладони. Тонкие, узкие… и встала, притворно зевнув в свою.
– Пойду спать, надоело…
«Призрак Матрицы».
– Ты что, реально в тренажерку пойдешь? – Богданова стояла в дверях своей комнаты и тянула через трубочку какую-то алкогольную дрянь. За спиной из телевизора тарахтела Тамара Шафранская. – Опять?! Тебе там что, платят?
Я кивнула; учуяв алкоголь, сглотнула слюну.
– Пятница, мать! – напомнила Бонечка.
– Ну, и?
– Сегодня же повтор программы с Роджером. Как он корову доил!
– Ну и? – повторила я грубо. – Не ты ли всегда говорила, что Шафранская снимает говно? Что у нее тупые сиськи и оголенные до сосков сюжеты?.. Нет, тупые соски и сюжеты, оголенные до сисек… Или, что ты там обычно про нее говоришь?
– Тебе-то что?
– Мне – ничего. Это ты ее обсирала все время.
– Ты – тоже.
– Я просто пыталась тебя утешить! А ты стояла по ту сторону балкона, если на то пошло!..
Богданова пожала плечами.
Сама она не считала обсирание чем-то страшным. Как и угрозы самоубиться. Она уже вообще ничего не считала страшным, поскольку пила третий день, не просыхая ни на минуту. Это не мешало ей, чуть что приходить в сознание и напоминать нам, что у нее есть повод на это свинство. Ни один ее сюжет в прошлом месяце не вышел в эфир. Она ни копейки не заработала.
М-да.
– Мальчик мой, – забыв обо мне, Богданова уставилась на Роджера Веста, «амурского» вратаря. – Люблю тебя, мой Крольченочек!..
– Как можно любить мужика, который от тебя шарахается?
– А как можно хотеть мужика, который трахнул весь город, кроме тебя?
Я промолчала.
Внезапно захотелось забыть про все, напиться и утопить все желания, как итальянская мафия топила своих должников.
– Оставайся, – коварно сменила тон Бонечка. И даже по голове меня погладила, стерва. – Все мужики – козлы. Что Кан, что Кроткий. Давай напьемся, а? Как в старые добрые времена.
Слова прозвучали в моей голове, как набат. Я сунула руки в карманы джинсов, которые стремительно увеличивались в размере, затем посмотрела на Бонечку. На ее опухшее от трехдневной пьянки лицо, жировые валики на пузе и содрогнулась.
– Не-е-е! – я распахнула дверь. – Я в зал.
– Кроткий вчера с какой-то бабой в «Пуле» лизался! – крикнула Богданова вслед.
– Да хоть с Каном! – я грохнула дверью и почти бегом устремилась вниз.
Было больно и ужасно обидно. Далеко не все девушки, которых драл Макс, были похожи на Димину Сонечку. То, что я так глупо спалилась, дав ему знать, что хочу его, не давало спать по ночам… Было стыдно, противно, неловко. За то, что так губу расскатала.
Я знала лишь один способ отвлечься не напиваясь: тренироваться.
Когда упахавшись на тренировке, я приняла душ и вышла из раздевалки, все стало еще противнее. У стойки фитобара, – так, что незаметно не обойти, – стоял Макс и клеил ласты к хорошенькой, модельного вида барменше. Это было больно, но не смертельно. Это я бы пережила: я всегда умела признавать чье-либо превосходство. Но рядом с Максом стоял, раздувая ноздри, его приятель и смотрел на меня в упор.
