Дрогнув, я отвела глаза, бездарно пытаясь сделать вид, что его не знаю. Кан кашлянул, не давая мне отвертеться, щелкнул пальцами и позвал.
– Ангелочка!
– Что? – спросила я, зло. Так ласково он со мной говорил только в детстве. Теперь это означало сарказм.
– Иди сюда, моя маленькая.
– Зачем? – я все еще не могла простить ему ту встречу в «Русской кухне».
– Блядь, надо значит, если зову! – рыкнул он своим обычным тоном.
Как было отказать такому любезному кавалеру? Шаркая подошвами, я обреченно приблизилась, потирая шею. На стойке, под локтем Кана, лежала газета. Может, ему в последний миг статья разонравилась?.. Не сводя с меня глаз, он взял в руки газету, прищурился и кончиком языка потрогал свой клык.
– Как ты, мое сокровище?
Я подозрительно на него посмотрела: не заболел ли?
– В смысле?
– В прямом.
– В смысле, как у меня дела или что?
– Допустим.
– Ну, хорошо.
– Потерей памяти не страдаешь?.. Нет? Тут такое дело. Мне, как врачу, очень интересен твой феномен, – Кан жестом фокусника показал мне свернутую в трубку газету и, картинно ее развернув, прочел: – «…первый мужчина, первый опыт».
– И? – спросила я, покраснев.
– Это уже второй за тот год! У тебя саморегенерирующаяся плева?
Он так и сказал «саморегенерирующаяся» и ни разу не заикнулся. Макс перестал подмахивать барменше и удивленно посмотрел на своего друга. Кан бросил газету на стойку и вопросительно выгнул бровь. Он был такой красивый, когда так делал, что я не сразу нашла ответ.
Девушка-бармен уставилась на меня:
– Так это было по-настоящему? – спросила она, хватая газету. – Оу-о! Как бы я хотела встретить такого мужчину.
– Я сам бы хотел! – сказал Дима, в упор разглядывая меня.
– А почему вы расстались? – спросила девушка.
– Да, – сказал Дима. – Он тебя так любил. Так опытом, понимаешь, с тобой делился…
Он говорил как Шеф, но у того все могло бы сойти за шутку. Дима же рубил слова, словно Терминатор. Он вообще не имел больше склонности к шуткам. Разве что, посадить кого-нибудь на кол, или вывезти в лесополосу – рыть могилы в мерзлой земле.
– Ну, мало ли?..
– Чего тебе мало, млять?! – он был не логичнее, чем в тот прошлый раз, с Виталей.
Ревнует, что ли?
Я набрала побольше воздуха и медленно выдохнула в сторону. За попытку озвучить это Кану в лицо, я могла оглушительно схлопотать по морде. Макс что-то тихо сказал ему на ухо.
– Мне интересно, как мои девочки проводят свободное время, – возразил Дима.
– Я – не твоя девочка! – прошипела я, намекая, что уже давно на него не работаю.
– Я прочитал и ранен в самое сердце, – сказал он сухо. – И кстати, о ранениях… А что ты не описала драку? С кровью, с выбитыми на пол мозгами?
Макс бросил на друга еще один взгляд, еще более удивленный. Он больше не вмешивался, но щелчком пальцев велел барменше отойти.
Я затаила дыхание, до боли сжав кулаки: он знает! О, господи! Тюремные двери распахнулись передо мной, зловеще при этом скрипнув.
Я попыталась, широко распахнув глаза:
– К-к-какую драку?
– Тебе-то какая разница? – не веря своим ушам, рассмеялся Макс. – Ты теперь за то, чтобы большие мальчики выясняли проблемы словами?
У Димы дернулся рот.
– Давай, ты щас не будешь ее спасать? Этот ее герой, того мужика угрохал. Черного, заметь.
Я как-то некстати вспомнила, что у него самого-то руки в крови по локоть. Это напомнило еще кое-что.
– Во-первых, никто никого не грохал. Во-вторых, – я сунула ему под нос багровый шрам на руке, – тот негр хотел меня изнасиловать.
– Ну, это само собой, – Дима отвел мою руку и показал в улыбке достижения корейских дантистов.
– Насильника я бы тоже грохнул, не глядя, – набычился Макс.
Я благодарно улыбнулась ему. Кан заткнулся, сузил глаза и, не подумав, залпом, выпил шпинатный сок. Его перекосило и содрогнувшись, Дима на миг утратил товарный вид.
– Скажите, Дмитрий Сергеевич, – нежно спросила я, – в обычном сексе вы точно такой же жесткий, как в мозгоебстве?
Пластиковый стаканчик с громким треском скончался в его руке. Пару мгновений я верила, что Кан мне действительно врежет, но Дима сумел овладеть собой. Не сводя с меня глаз, он медленно разжал пальцы и то, что осталось от тары, с грохотом упало к его ногам.
– Хочешь проверить? – Кан подался вперед, но я не отпрянула.
– О-о-о, да… Сыночек родится, Скоттиком назову. В честь вас.
– Деточка, – сказал Дима так нежно, что у меня похолодело внутри, и указательным пальцем завел прядь волос мне за ухо. – Ты так разговариваешь со мной, как будто бессмертна.
«Печатная проституция»
Сидя за столом, я яростно терла уши, в надежде, что приток крови стимулирует мозг.
Третий день подряд пыталась писать рекламную заметку про Новый год. Вокруг лежала куча исписанных листов и еще столько же – скомканных. Прикусив от напряжения кончик языка, я пыталась как можно радостнее встретить Новый 2003 год от имени Ангелины Злобиной.
Ирка сумела договориться с «Саппоро», что они оплатят рекламную площадь в «Sексе», если я сочиню, будто Новый год встречала у них. Они готовили какое-то супершоу на Старый новый год и Ирка соблазнила их перспективами.
Сама она как была на корпоративе в издательстве, а завтра собиралась в «Шанхай» со своим парнем, честным молодым бизнесменом. О «честности» его бизнеса говорили две вещи: он хорошо знал Диму и дружил с Максом.
Ирка звала нас с Богдановой встречать с ними Новый год. Я уже почти согласилась, но в последний миг вспомнила, с кем он дружит и отказалась. За сына-Скоттика, которого я собиралась назвать в честь него, Кан обещал назвать в мою честь торговый центр. Посмертно. А Макс обиделся, решив, что я действительно к Кану пристаю. Барменша, видно, была не в счет.
Все эти мысли сбивали, я не могла писать.
Выдать откровенно-рекламную замануху за честные и пламенные впечатления в тот миг, когда разрывается сердце, – невыполнимо в принципе. Я честно старалась, но каждая третья фраза звучала так глупо и чопорно, что Леня Голубков со своим «Я не халявщик, я партнер!» казался образцом честности.
Статья получалась топорной и я это чувствовала. Но чувствовать было мало, а исправить я не могла.
Ощущая себя проституткой, которая объясняет клиенту, что он ей не нравится, хотя и заплатил наперед, я яростно грызла ручку. Мне не хотелось отказываться от мечты купить себе на этот гонорар красивые длинные сапоги на тоненькой шпильке, вроде тех, в которых цокала Сонечка. Но родить что-либо возвышенное, как эти шпильки, не получалось.
