– Ну, – мямлю я. – Наверное, можно было бы отправить ему открытку или в гости зайти…
– А вот я, – говорит она, нажимая на кнопку на левом плече, – думала о нем все время.
Крюки сжимают мне плечи с такой силой, что я стискиваю зубы, кости мои едва не ломаются. Я пытаюсь вырвать руки из оков, но ничего не получается. Я застрял, и мне придется слушать ее монологи столько, сколько она сочтет нужным.
Или пока я не придумаю, как выбраться.
– Каждый долгий день из ста восьмидесяти, проведенных им в Райкерс, пока «Вороны» его не освободили. Это четыре тысячи триста двадцать часов. Двести пятьдесят девять тысяч двести минут. – Мой металлический Голубь замолкает, бросает рассеянный взгляд на потолок, словно растерялась… Я решаю помочь.
– Пятнадцать миллионов…
– Это пятнадцать миллионов секунд! – выпаливает она, будто успела посчитать сама. – Знаешь, что это такое для старика? Не знать, где твоя семья, не знать, сколько тебе осталось жить на этом свете?
Вряд ли я когда-нибудь об этом размышлял. Стервятник и правда уже успел состариться, и, видимо, сидеть в одиночестве в бетонной клетке в Райкерс, не зная, сколько еще осталось, довольно грустно. Но, может, ему стоило подумать об этом раньше? До того, как начать разбойничать в Бруклине и угрожать жизни людей?
Крюки сжимаются еще сильнее, и я, пусть и бессмысленно силясь освободиться, постепенно впадаю в истерику и начинаю считать последние секунды на этом свете. Я знаю, как происходят такие схватки. Сейчас как раз тот этап, когда злодей долго-долго изливает душу и стыдит меня за прошлые проступки, а я могу осмотреться и придумать план побега.
Давай, Майлз! Соображай!
– Но, видишь ли, – продолжает она. – Я не могу на тебя злиться. Мы ведь с тобой очень похожи. Оба знаем, каково это, когда на тебя смотрят как на циркового урода.
Я теряюсь и даже забываю о попытках вырваться. В памяти всплывает лицо старика, который поливал растения и смотрел на меня как на бродячую собаку которая попортила чужой газон. В моем случае приземлилась метеоритом в его саду. Он смотрел на меня так, будто не знал, как реагировать – кричать, звонить в полицию, полить меня водой или все вместе.
– И когда на тебя нападают за то, что делаешь, что должен, – говорит она.
Взгляд, которым смерила меня хозяйка магазина, навсегда выжжен в моей памяти, и прямо сейчас я чувствую укол душевной боли, вспоминая, как она отходила меня метлой и назвала мерзавцем. Хотя меня и хуже обзывали. Но слышать такое от человека, которого я защищал… знать, что меня ненавидят за попытку помочь… Это больно.
– И когда ненавидят за то, что ты не идеален, – едва ли не шепотом произносит моя противница.
Это она про Джеймсона. И про каждый язвительный заголовок.
– Ты всегда на публике, и людям кажется, что они все о тебе знают. Но это ведь не так, да, Человек-Паук? Даже лучшие друзья знают не все. И никто по-настоящему тебя не знает, кроме тебя самого.
Мне невыносимо видеть на ее лице довольную улыбку. Я заново вспыхиваю энергией и слова ее теперь не доходят до сердца. Первое правило монологов злодеев: не слушай их.
– Я знаю, ты еще не готов выбрать правильную сторону, мою и моего дедушки.
Вот это да!
Дедушка? Эта девушка – не просто помощница Стервятника. Это его внучка?
– Но когда ты все поймешь… – продолжает она. – Когда осознаешь, что никто не позаботится о тебе, кроме тебя самого… позвони.
Хр-р-рщ!
Крюки вылетают из стены, и я падаю на пол. Перед моим лицом опускается маленькое белое перышко, а я судорожно пытаюсь отдышаться. Я понимаю, что на самом деле это не перышко, а стилизованная визитка с номером телефона и…
…и нарисованным красным крылом.
Злодейка подхватывает чемодан, который до этого был у нее в руках, и бежит к дырке в стене.
А я смотрю, как от меня сбегает преступник, забрав нужную ему вещь (что бы ни было в том чемодане). Я даже не смог выяснить, что именно, не смог помешать взломать систему охраны, датчики движения, которые ей нужно было обойти.
– Нет, постой! – вскрикиваю я, когда шок сменяется паникой. Стреляю паутиной в дальний конец комнаты, подтягиваюсь и выбираюсь на карниз.
Но ее уже и след простыл.
Осталось лишь маленькое красное пятнышко высоко в небе, удаляющееся в сторону залива, где я точно ее не догоню, даже если облечу весь Нью-Йорк. Надежда сжимается в желудке клубком разочарования, я опираюсь на разломанную стену и потираю затекшие руки. Сев на краешек, я подгибаю одну ногу, а другой покачиваю в ночном небе. Вот черт. Ведь почти получилось. Я почти ее поймал. Если бы успел сообразить, что делать с крюками-оковами, все вышло бы как нельзя лучше. Но нет, Майлз, нужно было слушать, что она говорит. Ты так долго ждал момента для побега, а она сама тебя отпустила!
Я вздыхаю.
– Питер, слышишь меня? – спрашиваю я.
– Да, Майлз, – стонет он тихим печальным голосом. – У тебя все получилось?
Моя противница забрала то, за чем приходила. Я сижу на груде мусора и смотрю, как на небо выползает луна. Верхняя половина строго охраняемого здания ЩИТа разрушена. И все из-за меня.
Я пытаюсь подавить слезы.
– Нет, – отвечаю наконец. – С точностью до наоборот.
Глава 8
Я СТОЮ в кухне отделения П.И.Р. и смотрю, как кофемашина тонкими струйками наполняет емкость темной жидкой энергией. Делать кофе – успокаивающее занятие, отвлекает от мыслей. Занимает ровно столько времени, сколько нужно, чтобы успокоиться и отдышаться, и никто не успеет начать задаваться вопросами, куда я запропастился. Вижу, как падают последние несколько капель, и пытаюсь не перебирать все вчерашние события, прошедшие не как надо. Я мог столько всего сделать иначе. Столько всего нужно было делать быстрее и тщательнее. И увереннее.
Нужно было быть решительнее.
Не стоило разбивать столько окон башни ЩИТа.
Не стоило позволять моему металлическому Голубю пробивать столько этажей.
Нужно было раньше звонить Питеру. Не стоило поддаваться гордыне и так долго тянуть время.
Нельзя было ни при каких обстоятельствах отпускать преступницу, пусть она и оставила свои контакты.
Достаю визитку в форме пера из кармана джинсов и верчу ее в руках. Она ярко блестит, и под светом лампы дневного света кажется серебристой. Красные крылышки, нарисованные по центру, будто покрыты той же краской, что и железные крылья ее брони.
