– Мой милый, вы слишком сгущаете краски, – сказал Питерсон. – От чрезмерных занятий нервы у вас расшатались. Да как же может такое чудовище разгуливать по улицам Оксфорда, пусть даже ночью, и оставаться незамеченным?
– Его видели. Жители города напуганы, ходят слухи о сбежавшей горилле. Все только об этом и говорят.
– Действительно, стечение обстоятельств удивительное. И все же, мой милый, вы должны согласиться, что сам по себе каждый из этих случаев можно объяснить гораздо естественнее.
– Как? Даже то, что случилось со мной сегодня?
– Несомненно. Когда вы вышли из дому, нервы у вас были напряжены до предела, а голова забита этими вашими теориями. За вами стал красться какой-то изможденный, изголодавшийся бродяга. Увидав, что вы кинулись бежать, он осмелел и бросился за вами. Остальное сделали ваш испуг и ваше воображение.
– Нет, Питерсон, это не так.
– Что же касается случая, когда вы обнаружили, что мумии в футляре нет, а через несколько минут увидели ее там, то ведь был вечер, лампа горела слабо, а у вас не было особых причин рассматривать футляр. Весьма вероятно, что в первый раз вы эту мумию просто не разглядели.
– Нет, это исключено.
– И Ли мог просто упасть в реку, а Нортона пытался задушить грабитель. Обвинения ваши против Беллингема, конечно, серьезны, но, если вы заявите в полицию, над вами просто посмеются.
– Я знаю. Потому и хочу заняться этим сам.
– Каким образом?
– На мне лежит долг перед обществом, и, кроме того, мне надо позаботиться о собственной безопасности, если я не желаю, чтобы этот негодяй выжил меня из колледжа. А этого я не допущу. Я твердо решил, что должен делать. И прежде всего разрешите мне воспользоваться вашими письменными принадлежностями.
– Разумеется. Вы все найдете на том вон столике.
Аберкромб Смит уселся перед стопкой чистых листов, и целых два часа перо его скользило по бумаге. Одна заполненная страница за другой отлетала в сторону, а Питерсон, удобно расположившись в кресле, терпеливо, с неослабевающим интересом наблюдал за ним. Наконец с возгласом удовлетворения Смит вскочил на ноги, сложил листы по порядку, а последний положил на рабочий стол Питерсона.
– Будьте любезны, подпишитесь вот тут как свидетель, – сказал он.
– А что я должен засвидетельствовать?
– Мою подпись и число. Дата очень важна. От этого, Питерсон, может зависеть моя жизнь.
– Дорогой мой Смит, вы говорите чепуху. Убедительно прошу вас: ложитесь в постель.
– Напротив, никогда в жизни не взвешивал я так тщательно своих слов. И обещаю вам: как только вы подпишете, я сразу же лягу.
– Но что здесь написано?
– Я изложил тут все, что рассказал вам сегодня. И хочу, чтобы вы это засвидетельствовали.
– Непременно, – сказал Питерсон и поставил свою подпись под подписью Смита. – Ну вот! Только зачем это?
– Пожалуйста, сохраните запись, чтобы предъявить, если меня арестуют.
– Арестуют? За что?
– За убийство. Это очень вероятно. Я хочу быть готовым ко всему. Мне остается только один выход, и я намерен им воспользоваться.
– Бога ради, не предпринимайте неразумных шагов!
– Поверьте мне, неразумно было бы отказаться от моего плана. Надеюсь, вас беспокоить не придется, но я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, зная, что у вас в руках есть объяснение моих действий. А теперь я готов последовать вашему совету и лечь – завтра мне понадобятся все мои силы.
Иметь Аберкромба Смита врагом было не слишком-то приятно. Обычно неторопливый и покладистый, он становился грозен, когда его вынуждали к действию. Любую в жизни цель он преследовал с тем же расчетливым упорством, с каким изучал науки. В этот день он пожертвовал занятиями, но не собирался тратить его попусту. Он ни слова не сказал Питерсону о своих планах, но в девять утра уже шагал в Оксфорд.
На Хай-стрит он зашел к оружейнику Клиффорду, купил у него крупнокалиберный револьвер и коробку патронов к нему. Заложив в барабан все шесть патронов, он взвел предохранитель и положил оружие в карман пиджака. Затем направился к жилищу Хасти и застал великого гребца за завтраком; к кофейнику был прислонен «Спортивный вестник».
– А, здравствуй! Что стряслось? – воскликнул Хасти. – Хочешь кофе?
– Нет, благодарю. Надо, Хасти, чтобы ты пошел со мной и сделал то, о чем я попрошу.
– Конечно, дружище.
– И прихвати с собой трость потяжелее.
– Так! – Хасти огляделся. – Вот этим охотничьим хлыстом можно быка свалить.
– И еще одно. У тебя есть набор ланцетов. Дай мне самый длинный.
– Вот, бери. Ты как будто вышел на тропу войны. Еще что-нибудь?
– Нет, этого достаточно. – Смит сунул во внутренний карман ланцет и первым вышел во двор. – Мы с тобой, Хасти, не трусы, – сказал он. – Думаю, что справлюсь один, а тебя пригласил из предосторожности. Мне надо потолковать кое о чем с Беллингемом. Если придется иметь дело с ним одним, ты мне, конечно, не понадобишься. Но если же я крикну, являйся немедленно и бей что есть силы. Ты все понял?
– Да. Как услышу твой крик, сразу прибегу.
– Ну так подожди тут. Возможно, я задержусь, но ты никуда не уходи.
– Стою как вкопанный.
Смит поднялся по лестнице, открыл дверь Беллингема и вошел внутрь. Беллингем сидел за столом и писал. Рядом с ним среди хаоса всяких диковинных вещей высился футляр – к нему по-прежнему был прикреплен номер 249, под которым продавалась мумия, и его страшный обитатель находился внутри, застывший и неподвижный. Смит не спеша огляделся, закрыл дверь, запер ее, вынул ключ, затем подошел к камину, чиркнул спичкой и разжег огонь. Беллингем с изумлением следил за ним, и его одутловатое лицо исказилось от гнева.
– Вы хозяйничаете как у себя дома, – задыхаясь, сказал он.
Смит неторопливо уселся, положил на стол перед собой часы, вынул пистолет, взвел курок и положил оружие на колени. Потом вытащил из-за пазухи длинный ланцет и бросил его Беллингему.
– Ну, – сказал Смит, – беритесь за работу. Разрежьте на куски эту мумию.
– А, так вот в чем дело?! – с насмешкой спросил Беллингем.
– Да, вот в чем дело. Мне объяснили, что уголовные законы тут бессильны. Но у меня в руках закон, который все быстро уладит. Если через пять минут вы не приступите к делу, клянусь Создателем, я продырявлю вам череп.
– Вы намерены убить меня? – Беллингем привстал, его лицо стало серым, как замазка.
– Да.
– За что?
– Чтобы прекратить ваши злодеяния. Одна минута прошла.
– Но что я сделал?
– Я знаю что, и вы знаете.
