Уже в пути мы узнали о том, что в наше распоряжение были предоставлены вагон и локомотив, следовавшие по железнодорожной ветке, построенной специально для военных нужд. По той же линии курсировал только один военный поезд из нескольких вагонов. Поезда гражданского сообщения были и опасны, и переполнены настолько, что раздобыть на них билеты не представлялось возможным, а поэтому предложенный нам способ передвижения был весьма и весьма неплохим.
Холодало. Всюду лежал снег. Необычайно холодная зима с редким рвением вступала в свои права. Когда мы расположились в вагоне, то поняли, что он не снабжен системой отопления. Отсутствовал свет. Но, даже несмотря на эти неудобства, стоило полюбоваться красотой заснеженных гор, чьи верхушки купались в бледном сиянии нависшего над ними полумесяца. Окна вагона были с обеих сторон подернуты тонкой корочкой льда, однако в то же время мы не чувствовали наступления вечера благодаря просачивавшемуся сквозь замерзшее стекло лунному свету.
Ресторана в поезде не было. Мы питались взятыми с собой в дорогу холодным мясом и фруктами и на следующий день стали испытывать острую необходимость в горячей пище.
По истечении двух дней поезд сделал остановку на одной из горных станций. Сопровождавшие нас военные сообщили о том, что эту ночь мы проведем здесь, а завтра, когда к составу добавят еще два вагона, мы снова отправимся в путь. Не преминули они и рассказать нам о небольшом ресторане для военных с весьма неплохим обслуживанием, находившемся неподалеку от станции. Поблагодарив их за предоставленную информацию, мы тотчас же пулей выскочили из вагона и, по колено утопая в снегу, радостно направились в заведение. Когда мы добрались до него, то увидели, что так называемый ресторан до отказа набит французскими солдатами, жарившими на углях мясо.
Мысленно радуясь согревавшему нас теплу, которого нам так не хватало во время путешествия, мы, в сопровождении охраны, заняли угловой столик. Этот ресторан значительно отличался от привычных нам семейных заведений. Он скорее походил на казарменную столовую: длинный коридор со стенами, обитыми досками, да выстроенные в ряд столы на 10–15 человек. Без сомнения, все это было сделано для того, чтобы в кратчайшие сроки накормить как можно больше людей. Осмотрев зал еще внимательнее, я заметила, как быстро опустошались стаканы обедавших, наполненные знаменитыми винами бордо. Хотелось есть. К тому же поджаривавшиеся на большом, напоминавшем камин кирпичном очаге кусочки говядины и птицы лишь распаляли наш аппетит.
По помещению разливалась бодрящая венгерская музыка. Молодые солдаты, порой поодиночке, а порой и хором, подпевали ей. Не помню, чтобы я когда-либо уничтожала еду с большим удовольствием, чем тогда. Та сцена была фрагментом жизни, прежде мне неведомой.
Тепло, горячая еда и приятная музыка наполнили меня ощущением совершеннейшего счастья, и я всецело погрузилась в мечты о скором воссоединении с дочерью и Родиной, которых так давно оставила.
Утром мы продолжили путь, а к вечеру третьего дня, уже свыкнувшись с темнотой, холодом и лишениями военной жизни, мы прибыли в Бухарест. Несмотря на выпавшие на нашу долю испытания, мы чувствовали себя крепче, увереннее, чем раньше. На темной и безлюдной станции не было ни единого автомобиля, грузчика или хотя бы кого-то, кто мог бы нам помочь. Сопровождавшие нас французские солдаты помогли нам выгрузить вещи, а затем мы, накинув на чемоданы пальто и усевшись на них сверху, устроились на платформе в ожидании.
Не прошло и часа, как вдали замигали фары приближавшегося грузовика. Сопровождавший нас французский офицер тотчас же бросился ему навстречу. Погрузив вещи в кузов, мы, как и прежде, уселись на них сверху и направились в город. Однако там нам пришлось столкнуться с новой неприятностью. Все отели, в двери которых мы стучали, отказывали нам, ссылаясь на отсутствие мест, однако мы понимали, что дело было во французских военных, один вид которых вызывал в местных жителях крайнее отвращение. И все же в итоге наши поиски увенчались успехом: одно из заведений приняло нас. Мы обрадовались… С осознанием того, что наконец-то отыскалось место, способное облегчить наши страдания, приют, в котором можно было бы поесть и отогреться, мы буквально побежали в свой номер. И… я не могу описать словами всю грязь и разруху, которые мы там увидели. Так мечты об уютном вечере рассыпались в прах. Устало вздохнув, мы разложили вещи и попытались обустроиться.
В два часа ночи мы спустились в ресторан. Отвращение, липким комом подступавшее к моему горлу, лишь усилилось: никогда прежде не видывала я столь мерзкого места. Не притронувшись к предложенной пище, мы вернулись наверх. Стоило нам только расстелить постель, как я тут же отпрянула от нее, вновь не сумев сдержать своих эмоций. Тогда-то я и поняла, что местом, распахнувшим перед нами свои двери, оказался самый обыкновенный публичный дом. Однако иного выбора у нас не было. Отыскав в сумках полотенца, мы набросили их на простыни и покрывала и, не снимая с себя верхней одежды, сели на кровать и принялись с нетерпением ждать рассвета. Рано утром мой супруг отправился в город, дабы отыскать более подобающее для нашего пребывания место. В это же время ко мне подошел один из офицеров нашего отряда и сообщил, что ввиду необходимости ожидания парома, который увезет нас из Констанцы, нам потребуется провести в Бухаресте еще неделю, и по этому поводу он получил специальное предписание и инструкцию от румынских властей.
Позже я узнала, что безопасность нашего переезда из Бухареста в Констанцу обеспечивала румынская сторона, а с посадкой на паром мы вновь вверялись в руки французского командования.
Неделя в Бухаресте пролетела за осмотром достопримечательностей: мы гуляли по городу, осматривали окрестности. С удивлением бродили мы по улицам, на которых то там, то тут встречались повозки с полозьями вместо колес — сани. Ими управляли насупившиеся извозчики, облаченные в высокие шапки и толстые шерстяные тулупы. Прежде, в других городах Европы, мне не доводилось видеть подобное. Война изменила многое. Ни в одной стране Европы не осталось прежней радости, изящества, великолепия и порядка.
Путь в Констанцу для нас начался вечером и продолжался до самого утра. У дверей купе держали караул румынские солдаты, выделенные специально для нашего сопровождения. Как только мы достигли порта, их сменили французы. Однако парома еще не было, и никто не знал причину задержки. И, дабы скоротать время, мы снова направились в отель.
Дурные воспоминания о первой ночи в Бухаресте все не оставляли нас. Даже несмотря на то, что нам предоставили лучший отель города, с самыми чистыми в городе номерами и самыми удобными кроватями, мы невольно оглядывали комнаты все с тем же тревожным беспокойством, словно боялись повторения случившегося. И все же, несмотря на сносные условия, постояльцы казались мне безвкусными и вульгарными, а женщины, обедавшие в ресторане, — излишне вычурно одетыми и вульгарными.
Когда мы вернулись в отель с автомобильной экскурсии, нас с радостной вестью встретил один из офицеров: оказалось, что паром уже прибыл и требуется срочно отправляться. Огромный грузовой корабль, захваченный у немцев, стоял на якоре в значительной отдаленности от пристани. Мелководье не позволяло ему подойти ближе, и поэтому пассажиры пользовались лодками, для того чтобы добраться до него. Поднявшись на борт, мы обнаружили, что нам выделили четырехместную каюту.
