Поэтому цель моих мемуаров — изобразить те качества моего отца, которые я хорошо помню. Отец никогда не творил зла, никогда не приказывал казнить, никогда не совершал жестоких поступков. Если кто-то и подвергся гонениям и был несправедливо обижен от его имени, то отец об этом совершенно ничего не знал. Некрасивые разговоры, ходившие об отце в то время, в наши дни так или иначе опровергнуты вновь открывшимися свидетельствами.
Справедливость восторжествовала, увы, слишком поздно: все зло, что обрушилось на отца, вся лживая молва о нем, преувеличенная в тысячи раз, забыты, и истина легко всплыла на поверхность и стала очевидна народу. Ведь, как известно, беспочвенная клевета рано или поздно померкнет перед правдой.
Шадийе Османоглу, дочь султана Абдул-Хамида II
Мои дни во дворце
Разумеется, родилась я во дворце. Отцом моим был великий султан великой Османской империи Абдул-Хамид Второй. Самое раннее мое воспоминание, точнее сказать, первый сохранившийся в памяти образ из детства состоит из двух великолепных вещей: «отец и дворец».
Из раннего детства я помню немного: только ласковые объятия отца. Но после того, как меня начали учить, лет восьми, память моя окрепла, воспоминания этого времени ярче и образнее.
Помню, во дворце Долмабахче
[1] был большой просторный зал, где стоял трон отца. И конечно, зал именовался Тронным. Трон из чистого золота был искусно инкрустирован алмазами и рубинами. Единственный изумруд, использованный в его богатейшей отделке, был размером с яблоко. Подобного ему не было на всей земле, и он притягивал взгляды к верхней части трона. Истинную ценность этого трона не мог определить никто. Отец восседал на нем, словно совсем не замечая его ценности, как и до него все его предшественники из рода Османов.
На трон было накинуто шелковое покрывало, на котором были вытканы три слова: «АЛЛАХ, МУХАММЕД, ШАХАДА». Эту священную реликвию, содержащую основы нашей веры, торжественно держали самые опытные, самыми великие воины империи и борцы за веру, стоявшие во время приемов рядом с отцом.
Среди тех, кто удостоился почетной обязанности — держать святыню халифата над троном отца, — были такие важные государственные деятели, как герой Плевны Гази Осман-паша и главнокомандующий Рыза-паша.
Церемонии, которые устраивались в Тронном зале, особенно праздничные церемонии, были великолепны — все они являли собой такую грандиозную и красочную картину, что, когда я их вспоминаю, испытываю такое же волнение и трепет, как и тогда.
Тронный зал венчал огромный купол, и из-за него в зале был прекрасно слышен любой шепот — такая великолепная была акустика. Как бы тихо и осторожно ни шагали люди по устланному дорогими коврами полу, звуки шагов отзывались эхом в грандиозном куполе, а знаменитая хрустальная люстра в центре зала покачивалась и разбрызгивала миллионы светящихся искр, чем вызывала восторг всех собравшихся. Когда зажигался свет, от сияния, распространявшегося кристаллами люстры, слепило глаза, а драгоценности — особенно на отцовском облачении и на троне — переливались всеми цветами радуги.
В дни празднеств собравшиеся для поздравлений высшие государственные и иностранные чины занимали строго обозначенные им места в зале. Церемония начиналась, когда они подходили к трону моего отца и останавливались перед ним.
Улемы и шейхи во главе с шейх-уль-исламом
[2] в официальном одеянии — в тюрбанах, с которых свисали золотые кисточки, и белых пелеринах — по очереди подходили к трону и, склоняясь, целовали священную реликвию.
Отец принимал приветствия и поздравления улемов стоя, с улыбкой обращая к каждому несколько приветливых слов.
За улемами следовали делегаты христианской и иудейской религий, чьи представительства были в нашей в столице, — патриархи, епископы и раввины — в своих традиционных облачениях. Отец принимал их точно так же, как и улемов, — стоя и с тем же благосклонным выражением лица.
Затем к церемонии присоединялись чиновники, военные и их адъютанты, придворные и, наконец, иностранные посольские делегации. Приглашенные в составе посольских делегаций жены дипломатов, «мадам», по османской традиции находились в глубине зала и наблюдали церемонию только оттуда, однако после официальной части их принимали особым образом, оказывая всяческие почести и расточая любезности.
Члены династии стояли за троном в следующем порядке: мужчины, дядья и братья, впереди, мужья моих тетушек и сестер за ними. В ходе церемонии они представляли первый круг придворных. В самом конце и они поочередно подходили к трону и выражали правителю благоговение.
Для женщин династии выделялись балконы на самом верхнем этаже Тронного зала, построенные с большим мастерством. В то время как мы разглядывали церемонию с высоты птичьего полета и могли видеть все до мельчайших деталей, те, кто находился в зале, не видели нас.
Я посетила все европейские дворцы, однако ни в одном месте не встретила зала, равного по роскоши Тронному залу с куполом дворца Долмабахче.
По окончании церемонии мы возвращались домой, во дворец Иылдыз, на повозках, которые ждали нас у входа. Мы, дети, возвращались вместе со всеми в основную резиденцию отца, входили к себе в покои и, сняв яшмак и ферадже
[3], в официальных одеждах входили в кабинет к отцу, целовали ему руку, а он в ответ целовал нас в щеки, делал каждой из нас особые комплименты, выказывая ласку и нежность. Дабы не утомлять его, мы быстро покидали отцовские покои, давая ему возможность отдохнуть.
Затем вместе с нашей матушкой мы шли к другим матушкам и целовали им руки. Какое бы уважение мы ни выказывали своей кровной матери, мы испытывали такое же уважение и выказывали точно такое же почтение и матерям наших братьев и сестер. «Вторые» матери, все женщины гарема, ценились и почитались нами в равной мере.
В гареме существовали довольно тонкие нюансы в отношениях. Тем, кто не знал ничего об этой жизни или не жил в подобной среде, этот закрытый мир казался таинственным, но это был мир моего детства и юности.
Жизнь во дворце протекала в своем особом ритме и стиле и не имела связи с внешним миром. Это была жизнь, погруженная в роскошь: гигантские парки с чудеснейшими цветами, огромные особняки, стоящие среди бескрайних садов, в центре которых сверкали пруды с диковинными рыбами… И все это великолепие — для каждой обитательницы гарема, все жены и дети моего отца наслаждались им в равной степени, как и любовью и нежностью властителя. Жизнь наша текла безмятежно.
