Когда церемония для избранных в селям лыке Топкапы заканчивалась, открывались двери гаремного зала, где находились мы. Мы присоединялись к процессии с почтительностью, шествуя сообразно нашему статусу рядом с матушками. На нас были соответствующие дню торжественные наряды, короны на голове и медали на груди.
За нами следовали доверенные дамы, дворцовые распорядительницы, наши пожилые и молодые служанки.
Затем мы приступали к ифтару — трапезе разговения за столами, которые накрывали для нас в отдельных покоях, общались с дамами, с которыми только что познакомились, и заводили новых подруг.
Совсем юной, в то время я думала о том, как соединяла нас друг с другом в любви и дружеской беседе духовная радость и душевное счастье, наполнявшее наши души во время посещения священных реликвий. Самую главную пищу моя вера получала именно во время этих торжеств.
После веселого ифтара мы вновь рассаживались по каретам и торжественной процессией возвращались во дворец Иылдыз. Фонари наших карет ярко горели, а мы раз в год, по случаю праздника, получали счастливую возможность и удовольствие с любопытством понаблюдать за ночной жизнью огромного города.
Во время праздников Рамазан и Курбан-байрам
[22] во дворцовом гареме царила исключительная душевная атмосфера. Взаимные поздравления происходили в специальном месте: поздравительная церемония первого дня праздника начиналась в Тронном зале дворца Долмабахче и продолжалась во внутренних покоях гарема. В дворцовом театре играли праздничные спектакли. На этих представлениях отец восседал в собственной ложе с двумя сестрами, честь служить им возлагалась на меня и на мою сестру Наиле Султан.
Родственники жительниц гарема, которые жили далеко, приезжали на второй день праздника.
Эти люди непременно оставались на одну ночь во дворце и бывали приняты Казначейшей-устой. В гостевых покоях главные счетоводы подносили гостям на серебряных подносах подарки, выбиравшиеся согласно рангу одаряемого и степени его близости к отцу.
Когда гости уезжали, то, помимо полных золота мешочков, они увозили в своих каретах еще и украшенные коробки со сластями от Хаджи Бекира
[23].
После каждого праздника и каждого дня особых церемоний следовали дни затишья. Это затишье и было нашей обычной жизнью. Главным занятием и главной обязанностью обитательниц гарема было наряжаться и украшаться; все остальное по сравнению с этим было второстепенно.
Чистоту в наших покоях каждое утро аккуратно наводили служанки во главе с евнухами. Еду из общей кухни в определенное время на подносах нам разносили под наблюдением евнухов специальные калфы, называвшиеся «лотошницами».
Мы обедали вместе с мамами, стол был обилен и разнообразен. На большом круглом серебряном подносе располагались разделанный ягненок, курица, супы, пироги, различные сезонные овощи, рис, сливки; на подносе поменьше были закуски — икра, сыр, различные фрукты; все это подавалось на наш стол каждый день на обед и ужин.
Всем известно, что такое яшмак и ферадже, редко какая одежда придает женскому лицу такое изящество. Яшмак — накидка из тонкого тюля, край ткани искусно прикалывали алмазной шпилькой к волосам, добиваясь изысканного силуэта. Как только получалась красивая форма, так другим концом прикрывали нос и рот, оставляя открытыми глаза и брови. Так как тюль был прозрачным, он служил не для того, чтобы скрыть, а для того, чтобы выигрышно подчеркнуть черты лица, и часто особенно удачно наброшенный яшмак служил причиной того, что мужские взгляды надолго задерживались под вуалью.
Позже, когда я уже давно покинула дворец, множество раз мне доводилось обсуждать тему обязательного ношения хиджаба с европейскими подругами. Они выражали восторг по поводу яшмака и ферадже и говорили: «Если бы мы были на вашем месте, никогда бы не отказались от такой одежды».
Я нетерпеливо ждала, когда пройдет пора детства, чтобы почувствовать себя взрослой и наконец надеть и яшмак, и ферадже. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, в моей жизни наступила пора взросления, а вместе с ней пришло счастье новой жизни.
Мое сердце было полно радости, все, что скрыто от глаз за толстыми стенами гарема, возбуждало мое любопытство: иная жизнь, иные люди. Я досыта надышалась воздухом родительского гнезда, напоенного нежностью и заботой. Пришла пора моей шестнадцатой весны. Общение с миром вне стен дворца стало моей новой целью и тайной грезой.
Из всех особняков нашей семьи особенно я любила бывать в особняке в районе Кяытхане
[24]. Там вовсю кипела жизнь, и из окон особняка можно было разглядеть прогуливающихся горожан, радующихся жизни, и вместо увеселительных прогулок в карете по району Кяытхане я получала бесконечное удовольствие от подглядывания из окон особняка за тем, что происходит на улице, за стенами дворца между людьми.
Я видела девушек, которые совершали лодочные прогулки по речке и живописно выглядели издалека в своих разноцветных накидках и с пестрыми зонтиками. Юноши, что плыли в других лодках, бросали им цветы под звуки прекрасных песен, которые звучали в сопровождении саза. Я с волнением слушала знакомые слова и голоса известных исполнителей.
В загородные особняки, предназначенные для отдыха и развлечений, еду доставляли в каретах. В саду накрывали столы, мы садились вместе с братьями и сестрами, с удовольствием обедали и затем, еще до темноты, возвращались во дворец. Обычно нас сопровождали, кроме евнухов, конюх, извозчик и три служанки.
Одним из самых приятных развлечений для меня, кроме прогулок, были покупки, привозимые на заказ из города. Мы записывали все, что хотели, в списки, передавали специальным людям, а они привозили нам туфли, ткани, пудру, лавандовые духи и прочие женские безделушки; мы не видели ничего сами, приобретая товары через посредников. Наши списки пожеланий сначала передавали евнуху, а уже он отдавал приказ слугам. Спустя два дня желаемые вещи привозили в нарядных пакетах и коробках. Мы брали то, что нам нравилось, оплачивали счета, приколотые к товарам, и возвращали то, что не подошло или не понравилось. Конечно, нам хотелось самим видеть и выбирать товары, однако в соответствии с законами дворца нам было запрещено взаимодействовать с внешним миром.
Я стала тяготиться запретами гаремной жизни, когда стала юной. Ведь желание видеть внешний мир было велико, и запреты казались чрезмерными. Однако, несмотря на все препятствия, вместе с мечтами и надеждами я уже почувствовала в себе силу и храбрость. Я никогда не впадала в уныние, потому что верила в отца, моя вера в него была бесконечной. И отец не делал различия между своими детьми: между моими братьями и сестрами не было ревности. Хотя у нас были разные матери, отец любил нас в равной степени; от него мы научились проявлять уважение и любовь к матерям наших братьев и сестер, как к нашим собственным.
