— Я не любитель природы.
— Знаю. Вы с Виго два городских чистоплюя. Помню, вывезешь вас в лес погулять, на деревья, животинок посмотреть, и начинается: «Ф-у-у, ма-а-ам, здесь мо-о-о-шки», «Я не буду писать в кусты, где туалет?», «Но-о-ожки устали»…
Я рассмеялся, вспомнив энгорское детство. Нас с Виго и правда леса не привлекали, и больше всего на свете мы любили копаться в бытовых механизмах, разбирать роботов, допытываться, как что устроено, поэтому и просиживали часами в ангарах, кладовках, гаражах, или тащили инструменты и роботов в свои комнаты, захламляя их. Это Григо шлялся где попало…
Моя улыбка пропала, как и всегда при мыслях о старшем брате. Приняв обеспокоенное выражение лица, я оглянулся на табло и проговорил:
— Тебе пора на медконтроль. А я лучше слетаю в первое трудовое поселение и посмотрю, как там дела обстоят с охранными системами. Это куда интереснее, чем водопады и леса. И это для меня лучший отдых.
— Лучший отдых — смена деятельности и окружения, балбес, — проворчала мама. — Идем. А то вижу, тебе не терпится меня спровадить.
— Как ты можешь так говорить? — укоризненно протянул я.
— Не прикидывайтесь, сударь, я вас с пеленок знаю.
Я усмехнулся, услышав начинающее забываться энгорское обращение.
Мы подошли к выходу из зала. Проверяющий сверился с данными на мамином браслете и зажегся зеленый сигнал. Главная женщина Рода Малейв протянула мне руку для поцелуя, затем предупредила:
— Имей в виду, Неро — ты тоже вылетишь из Рода, если заиграешься.
Я похолодел, и снова паническая мысль о том, что матери все известно о моих планах, молнией меня пронзила. Но внешне я паники не выдал, благо что с детства научился не показывать неудобных эмоций.
— Не переживай, — произнес я спокойно. — В отличие от некоторых, я меру знаю.
Она ничего не ответила и зашла в коридор, над входом в который горел зеленый сигнал. Когда мать исчезла из виду, я развернулся и быстро пошел к выходу из зала ожидания, все так же сохраняя на лице спокойное выражение, хотя был очень далек от спокойствия.
Каром я пренебрег, пешком пошел до улицы, которая вечно оглашалась визгливыми голосами продавцов мерзкой еды, готовящейся прямо под навесами, у дороги, с нарушением санитарных норм.
Хесс — дыра, куда свозится мусор, как технический, так и людской. Куда ни кинь взгляд — старые кары, раздолбанные аэрокары, облупившиеся фасады, грязные улицы, ТПТ-вышка и та вот-вот рухнет. Но хуже всего — люди. Непорядочные, озлобленные, уставшие, почти все — бывшие арестанты. Нормальных граждан почти и нет, да и останутся ли на Хессе нормальные? Это трудовая планета, здесь остаются только те, кому больше некуда податься, кому удобнее жить по правилам, по графику, по указке, в ужасных условиях, зато с какой-никакой соцзащитой.
Я сбавил шаг и стал выглядывать Кайетану Скайлер, «Тану». Я знал, в какие дни и во сколько она здесь обедает, когда проходит мимо, во сколько оказывается у входа в общежитие. Нет, я не следил за ней, я следил за Григо — который следил за ней.
Мать считает, Григо играет влюбленного, чтобы Лария от него отстала, чтобы поняла, что вакантное место занято. Сама Тана отнекивается, шипит на Григо, но чем больше я наблюдаю за ними, тем меньше остается сомнений, что между этими двоими действительно что-то есть. Они появляются иногда в компании огромного апранца с агрессивным лицом. Апранец держится рядом с Таной, но не пытается оградить ее от Григо, не мешает им, и с непонятным мне смирением отходит, когда Григо приносит девчонке пирожное в коробке из отеля, или какой-то другой подарок, или пытается взять за руку.
Сегодня, в это время, у Григо смена, и апранец тоже не появится. Тана должна прийти одна, подойти вон к тому прилавку и взять один из пирожков на перекус — она верна привычкам.
Я встал неподалеку и стал настраивать идентификационный браслет; светящиеся зеленым данные на браслете слепили мои уставшие глаза. Я был утомлен и в то же время возбужден, мне требовался сон. Мамин совет кстати: мне бы в лес, к воде, расслабиться, отдохнуть от работы, разгрузить голову… Но я не могу. Не могу не перестать думать о Григо, перестать сравнивать себя с ним.
Это как болезнь, как наваждение, которое пройдет только тогда, когда я поднимусь выше, чем он, или он упадет низко, очень низко… Одним своим существованием он мне мешает, и так было всегда.
Не будь его, старшим был бы я, и меня бы считали надеждой Рода Малейв. Он ненадежен, слишком себялюбив, преступно пренебрежителен к другим, нахален… а его обожают. Почему? Потому что он сильнейший психокинетик столетия? Но он давно уже не доказывал этот свой титул! Чем все восхищаются? Почему женщины мечтают о нем? Он даже не красив!
Тем более он всего лишь приемыш, не заслуживающий по праву всех тех благ, которыми его одарили звезды и родители. Он не Малейв. Он просто звереныш из лесу, присвоивший себе известную фамилию, символичное звучное имя…
Желчная зависть не давала мне покоя, накатывала волнами неприятия к нему и презрения к самому себе за то, что не могу перестать прикидывать, как бы сложилась моя жизнь, не будь его… Я надеялся, после того инцидента с Ларией он надолго останется в трудовой колонии, потеряет любовь прессы и фанатов. Но черный пиар — тоже пиар. Теперь о Найте Малейве говорят чаще, пусть и с осуждением, и знакомые гражданки с придыханием произносят его имя. Он теперь плохой мальчик, а плохие мальчики очень привлекают девочек.
Мои глаза машинально выцепили на другой стороне улицы знакомые красные волосы. Я опустил руку с браслетом и пошел к Тане.
Глава 20
Неро
— Блага.
Девушка обернулась; ее глаза расширились. Сверток с пирожками она зажала в руках так крепко, словно за пирожками-то я и явился.
— Надо кое-что обсудить, — сказал я.
— Мы с вами все уже обсудили.
— Появились новые обстоятельства, — «заинтриговал» я. — Обсудим?
На лице Таны выразилась глубокая обреченность. Она зло кивнула и, сунув сверток с пирожками под мышку, пошла к общежитию. Какое-то время мы шагали молча, потому как говорить под выкрики торговцев, зазывающих попробовать их кулинарные изыски, невозможно, да и то и дело проезжающие наземные кары мешают. Как только мы отошли подальше, я заговорил:
— Вы знаете Найте?
— Весь Союз знает, — агрессивно ответила Тана.
— Да, весь Союз знает его как отменного психокинетика, но мало кто знает, что он за человек. Он…
— Наглый, высокомерный, влюбленный в себя эокнутый3 пересмешник.
— Точно, — удивленно проговорил я. — Вижу, вы с ним хорошо уже познакомились. Только, увы, все равно попали под его чары.
Тана фыркнула и, остановившись, посмотрела на меня. Злость сделала ее светлые глаза практически бесцветными, а их выражение пугало. Очень неприятный взгляд, поистине полицейский, пробирающий до самого нутра.
