* * *
– Я не смогу остаться на ужин, мама, мне еще ехать и ехать до дома.
Огорченная Мод начала было уговаривать сына повременить, но тут вмешался Валер:
– С учетом того, как его приняли, я понимаю, почему он не хочет остаться.
– Ксавье плохо с ним обошелся? – спросила Мод, заранее зная ответ.
– Он отказывается мне помочь – что ж, это его право.
– А тебе нужно много денег?
– Мои финансисты согласятся на новые инвестиции только при условии моего личного вклада, пусть даже минимального, – это будет гарантией надежности всего проекта.
– Мне очень жаль, – прошептала Мод.
– Не переживай, мама. Я обращусь к другим.
К другим… ну, конечно, как всегда, к другим, поскольку Лоренцо не мог рассчитывать на поддержку семьи. Мод точно знала, в каких выражениях ее муж станет мотивировать свой отказ: он скажет, что не верит в будущее этого парка, что Лоренцо, с его солидным дипломом, вполне способен самостоятельно справиться с затруднениями, и вообще, он самый обеспеченный из всех четверых детей. Да, разумеется… Но притом, несомненно, еще и самый целеустремленный, самый талантливый, словом – лучший. Однако Мод, конечно, поостережется сказать это вслух.
Лоренцо подошел к матери и стащил у нее из-под рук ломтик яблока, которые она раскладывала на тесте.
– Вечно эти сладкие пироги, а вот пиццы – никогда! – шутливо посетовал Валер.
Ксавье исключил пиццу из семейного меню, но покончить с домашними тортами ему так и не удалось: их обожали все. В свое время Мод переняла у Клаудио искусство выпечки на итальянский манер, и каждый раз ее изделия выглядели по-другому.
– В конце месяца я возьму несколько дней отпуска и приеду к тебе в гости, – сказал Валер брату.
– Добро пожаловать! У нас есть очаровательный двухнедельный жирафенок, ты обалдеешь, когда увидишь!
Валер прыснул со смеху при этом напоминании о своем детстве: он долгие годы не расставался с любимым плюшевым жирафом, которого Лоренцо подарил ему в один из рождественских вечеров. У Лоренцо редко водились карманные деньги, и, чтобы купить подарки, он еще с ноября начинал подрабатывать, где мог. Чаще всего он дарил родным плюшевые игрушки, брелоки для ключей или календарики. Мод благоговейно хранила все подарки сына, а Ксавье регулярно «терял» их.
– Если хочешь, я и тебя возьму с собой, – предложил Валер матери.
– Ты же знаешь: твой отец терпеть не может сидеть по вечерам один в пустой квартире, – напомнила ему Мод. – Он часто приходит усталый из своей аптеки, работа там сумасшедшая.
– Он все так же ведет битву за внедрение препаратов генной терапии?
Вместо ответа Мод хихикнула, потом сунула пирог в духовку и, обернувшись к Лоренцо, несколько секунд молча разглядывала его. Как всегда, с восхищением.
– Ты совсем исхудал, и волосы у тебя слишком длинные, – нежно сказала она. – Неужели о тебе некому позаботиться?
Лоренцо обескураженно развел руками, потом обнял мать.
– Найди все же как-нибудь время приехать ко мне, – шепнул он.
Мод очень хотелось навестить сына, он должен был это знать. Плохие отношения с отчимом сделали его замкнутым, скрытным, но под внешней оболочкой бесстрастия он оставался тонко чувствующим человеком, и они с матерью нередко думали одинаково. Странное дело: хотя Лоренцо жаждал любви, пока еще ни одна женщина не смогла заставить его забыть о горьком сердечном разочаровании, пережитом в конце учебы: ему уже шел тридцать четвертый год, а он по-прежнему был одинок.
– Займись собой, милый, и, пожалуйста, будь внимателен на дороге.
Мод всякий раз повторяла эту просьбу, как мантру. Сколько раз она спрашивала себя, как сложилась бы их с Лоренцо жизнь, если бы Клаудио не разбился, сидя за рулем своей «Альфы». В то время он был очень молод, полон радостной энергии и горячей любви к своему очаровательному маленькому сыну. Смогли бы они и дальше вести счастливую, беззаботную жизнь в Италии, все втроем? Увы, гибель мужа сокрушила Мод, отняв у нее волю и силы. Судьба, которая свела ее с Ксавье, подарила бедняжке второй шанс. Но такой непохожий на первый…
Она смотрела вслед уходящему Лоренцо, потом перевела взгляд на Валера и улыбнулась ему.
– Ну а ты, мой дорогой, ты-то останешься на ужин?
– Конечно. Я же знаю: ты всегда грустишь, когда он уезжает.
– Если бы еще он не жил так далеко от нас!
– Ничего, я тебя отвезу к нему, – повторил Валер. – А папе придется смириться и провести уикэнд без тебя. Или пускай едет с нами!
И они оба рассмеялись при мысли об этом маловероятном варианте.
* * *
Несколько часов спустя Лоренцо покинул автозаправку, где залил полный бак бензина и съел безвкусный сэндвич, запив его таким же безвкусным кофе. Следующую часть ночи он гнал машину в сторону Юра́
[2], радуясь приближению к своим родным местам. Правда, после многокилометрового наезженного шоссе ему предстоял долгий путь по куда менее комфортным дорогам.
О Париже и об отчиме он забыл сразу же, едва закрыв за собой дверь семейной квартиры, расположенной над аптекой Кавелье; зато мысли о приезде матери еще долго не давали ему покоя. Он надеялся – хотя не очень-то верил, – что Валеру удастся склонить ее на эту короткую эскападу. Сам Ксавье ни разу не снизошел до посещения зоопарка Лоренцо, но Мод приезжала на открытие четыре года назад и с тех пор каждую весну проводила там один уик-энд. Это были замечательные часы, во время которых Лоренцо демонстрировал ей свои последние усовершенствования, нововведения, очередные работы. Он постоянно улучшал качество приема посетителей и содержания животных, зная, что от этого зависит успех его предприятия.
Устав от однообразной езды, он опустил стекло, чтобы впустить в салон свежий воздух. Конечно, он вполне мог сесть в поезд или лететь самолетом, а по прибытии взять напрокат машину, но ему нравилась ночная езда, помогавшая свободно раздумывать обо всем на свете. Самые удачные мысли приходили к нему именно за рулем, в глубокой тишине. В пути он не слушал ни радио, ни CD, предпочитая размышлять над своими проектами. Этот парк был самой большой страстью и смыслом его жизни, за что он каждый день мысленно благодарил деда. Без помощи Этторе он никогда не смог бы осуществить свой замысел. Ибо то, что большинство людей сочло бы «жалким наследством», стало для Лоренцо подлинным сокровищем – девяносто гектаров пустоши, на которой ничего нельзя было ни построить, ни вырастить! Настоящая noman’sland
[3], неудобье, заросшее колючими сорняками, – словом, ничего не стоящий пустырь. Бедняга Этторе Дельмонте вложил в него все свои сбережения, надеясь разбогатеть, но вместо этого разорился вконец. Впрочем, он до самой смерти продолжал верить, что стоит только потерпеть, а потом выгодно продать свою землю, однако эта местность никак и никем не осваивалась, а зимний курорт, который мог бы открыться поблизости, в конечном счете построили в другом месте. Словом, участок как был, так и остался пустырем, вдали от города, который предпочел расти и развиваться в противоположном направлении.
