Отец ее радостно меня приветствовал, а я тут же попросила:
— Дядя Юра, можно Лена у меня поживет?
— А что случилось? — насторожился он.
Тут надо пояснить, что Ленкина мамуля сбежала от супруга лет
пятнадцать назад с офицером-подводником. Следы ее затерялись, а Ленка намекала,
что пропажа особого урона семье не нанесла. Ленкину мамулю я помнила смутно, но
соседи утверждают, что ее ближайшим родственником был сам черт. С отцом Ленке
повезло, если не считать двух исключений: после бегства супруги он ко всем
особям женского пола относился с недоверием, подозревал в Ленке дурную
наследственность и оттого был при ней вроде цепного пса — везде ему чудились
совратители и соблазнители. Его бы слова да богу в уши… В общем, Ленка
находилась под его неусыпным надзором, что создавало мелкие неудобства нам и
большие ей. Вторым исключением являлись запои, которые тоже имели место быть на
почве недоверия и неприятия женского пола. Заведи он подружку, и глядишь, глупые
мысли его бы оставили, но при слове «женщина» дядя Юра каменел лицом и не реже
четырех раз в год запивал. Но делал это исключительно интеллигентно — запирался
в своей комнате и выходил оттуда только на работу. Работал он начальником
котельной. Заглянув к нему как-то во время запоя (Ленке хотелось убедиться, что
с родителем все в порядке), мы застали его в кабинете, он сидел столбиком и
таращился куда-то в угол. Подчиненные привычки своего начальника хорошо знали и
в такие дни его не беспокоили. Женщины ему от души сочувствовали, потому как
жена негодяйка и он один дочь ставит на ноги, а что запивает иногда, так ведь
это по поводу, да и ведет себя тихо. Уверена, многие из них с удовольствием
помогли бы ему в нелегком деле выращивания Ленки (к двадцати годам она с трудом
преодолела барьер в 158 сантиметров), но, как я уже говорила, от женщин дядя
Юра бегал как черт от ладана. Ответ на его вопрос я подготовила заранее и
принялась излагать:
— У меня родители на гастролях, а я одна ночевать
боюсь.
— Так ночуй у нас, — с радостью предложил он.
— Мне родители должны звонить в девять вечера, у нас
уже одиннадцать будет. После девяти тариф другой, потому и звонят поздно.
Мое объяснение вкупе с честным курносым лицом и взглядом
голубых глаз, которые никогда не лгут, произвели самое благоприятное
впечатление.
— Хорошо, — кивнул он и добавил:
— Я вам позвоню.
— Вот уж счастье привалило, — ворчала
Ленка. — Что будем делать?
— Не знаю. Лишь бы с проверкой не притащился, а там
что-нибудь придумаем.
— Может, еще повезет, — вздохнула Ленка. —
Авось запьет как раз сегодня. И по срокам уже пора, и с утра родину ругал, мол,
никакой государственной программы по подготовке к отопительному сезону.
— Обнадеживающий признак, — кивнула я.
— На всякий случай надо усыпить его бдительность.
Ленка пошла включать музыку, а я вздохнула, уже догадываясь,
что меня ожидает. Так и есть, Петр Ильич, концерт для фортепиано с оркестром.
Из сладкой дремы меня вывел скрип двери — дядя Юра робко
заглянул в комнату, я только-только успела сделать счастливое лицо.
— Может, дыньки покушаете? Или чаю? — шепотом
спросил он.
— Спасибо, папа, не хочется, — ответила Ленка.
— Все, все, не мешаю, — залопотал он и закрыл
дверь.
— Золотой у тебя папуля, — восхитилась я. —
Моего на такую фигню не купишь.
В половине девятого мы отправились ко мне, держа под мышкой
«Божественную комедию». Дядя Юра сам книг не читал, но очень уважал читающую
публику, и Данте в суперобложке вызывал у него самые теплые чувства. В половине
одиннадцатого он все-таки позвонил, и Ленка недовольно ответила:
— Папа, я уже сплю.
Так что можно было быть уверенными, что завтра он звонить не
рискнет.
Ночь перед ограблением прошла без сна. Мы с Ленкой лежали
рядом и по большей части молчали. Воображение рисовало самые немыслимые
картины: то пачки долларов ровными рядами по всему столу, то мрачный подвал
(именно так представлялась мне тюрьма).
— Ой, какие же мы дуры… — запричитала Ленка.
— Уймись! — шикнула я. — Мы же еще ничего не
сделали.
Следующий день, роковая среда, был самым долгим днем в моей
жизни. Из рук все валилось, взгляд без конца возвращался к стрелкам часов, а те
замерли, как приклеенные. Ленка бестолково сновала рядом и более обыкновенного
действовала на нервы.
— Катька, — позвала она, — чует мое сердце…
Но я тут же пресекла чужие откровения:
— И мое чует.
— Да? И что?
— В каком смысле?
— Что оно такого чует?
— Деньги. Несметное количество.
— Да? — Ленка вроде бы не поверила. — И мне
сегодня деньги снились, — задумчиво добавила она. — Крупными
купюрами. К чему такое?
— Деньги к деньгам, — пожала я плечами.
— А соседка говорила, что к деньгам крысы снятся.
— Вот уж глупость. Крысы ни к чему хорошему сниться не
могут. И не тревожь меня.
— Неужели мы туда пойдем? — все-таки заныла
подружка.
Я надела наушники, решив, что сетования Земфиры мне больше
по душе, чем Ленкины. Ленка в отместку стала слушать Верди. Миланские звезды
все-таки переорали нашу Земфиру, разумеется, потому что голосили дуэтом.
Наушники пришлось снять, и я сказала:
— Не хочешь — не пойдем. Позвоним Наташке и скажем, что
ты дрейфишь.
— А ты нет? — ехидно осведомилась Ленка.
— Я тоже боюсь, но все-таки держу себя в руках.
— Потому что ты ненормальная.
— Ну и ладно, — отмахнулась я.
На душе было неспокойно, и дело не только в страхе, моем и
Ленкином. Я-то прекрасно понимала, что выбора у меня нет. То есть он, конечно,
есть, но итог в любом случае неутешительный. Если я откажусь, то потом
наверняка буду жалеть об этом. Вот оно приключение, и что? Я бегу от него в
большой панике, следовательно, жизнь моя пойдет по накатанной колее сплошными
серыми буднями, а соглашусь.., как бы мне сегодняшняя серость розовой мечтой не
показалась.
— Как думаешь, нам повезет? — вздохнула Ленка.
— Только бы деньги лежали в сейфе, — туманно ответила
я. — Не то выйдет, что наши муки впустую.
