— Конечно, согласен. Такую прелесть сто лет не видал, — радостно произносит мужчина лет шестидесяти, улыбаясь беззубой улыбкой. — На все отвечу и все покажу, если милейшая Анна Михайловна ответит мне на один вопрос.
— Давайте, попробуем, — уверенно произношу я, надевая перчатки.
— Коль мы на интимные темы будем общаться, хотелось бы, так сказать, сродниться. Расскажите мне, Анна Михайловна, о вашем первом половом опыте, — резко перевожу взгляд на Лукьянова, который как ни в чем не бывало смотрит на меня.
— Что же вы застыли, Анна? — не скрывая улыбки, выдает Лукьянов.
— О первом половом опыте… Кажется, это был паркет. Или ламинат. А может в один день паркет и ламинат.
— Мы с вами безусловно сработаемся, Анна Михайловна. Я готов, — смеясь, произносит мужчина и тут же убирает одеяло. Резко опускает штаны вместе с трусами вниз, так, что я даже не успеваю у него ничего спросить. Мать моя женщина, к такому меня жизнь не готовила…
Глава 11
Жизнь не готовила, а вот я, по воле случая, подготовилась. Хотелось бы сказать, что не бывает таких удачных совпадений, но вот оно смотрит на меня — искривленный по самое не могу, любимый мужской орган. Болезнь Пейрони. Трам-пам-пам. Знала бы я об этой болезни, не проштудировав вчера кучу литературы? Конечно же, нет. Никогда бы не подумала, что буду рада в живую видеть это, еще и со столь специфичным внешним видом. Поворачиваюсь к Лукьянову и не могу скрыть улыбку. Тот, кажется, не ожидал от меня такой реакции. Ну сейчас я так блесну знаниями, что ты и вякнуть не сможешь. Сам поди меньше меня знает в этом вопросе. А Анечка постаралась. Анечка — молодец. Анечка полночи про сардельки с почками читала. И по ходу у Анечки и вправду шизофрения. Да ладно, пофиг. Мадлен, твой выход.
— Богдан Владимирович, у вас случайно нет транспортира?
— Мадлен, будьте добры, передайте Анне, чтобы она вернулась в это грешное тело и свои маленькие игры с транспортирами оставила для вечера. А сейчас проводите опрос, ну и раз пациент разделся, параллельно осмотр.
— Вы удивитесь, Богдан Владимирович, но для осмотра он мне и нужен.
— Линейка и транспортир есть у меня, — радостно произносит наш пациент, потянувшись к полке. — Карандаши еще есть и циркуль. Циркуль не нужен?
— Острые предметы Анне Михайловне лучше вообще не давать.
— Мне будет достаточно транспортира, — как можно вежливее произношу я.
Еще бы знать как правильно пользоваться этим самым транспортиром. Это не должно быть сложно, тем более я в перчатках. Просто приложить.
— Скажите, Анатолий Викторович, как давно вы заметили искривление?
— Эмм… я его особо и не замечал. Есть и есть. Давно, наверное.
— Вы потеряли длину, если да, то насколько?
— Длину? Не, не терял я вроде длину. У меня просто все опухло и болит, — странно, но никакого отека и воспаления я не наблюдаю.
— Мочеиспускание затруднено?
— Нет. Но часто хожу.
— Эректильная дисфункция? — мать моя женщина, если я правильно измерила угол, он аккурат шестьдесят градусов. А это уже граница тяжелого искривления.
— Нет.
— Значит жалуетесь только на боль и отек, я правильно понимаю?
— Да.
— В покое? Или во время коитуса?
— Эм… в покое.
— Анатолий Викторович не в курсе, что такое коитус, надо бы изъяснять более доступным языком, это вам на будущее, Анна Михайловна.
— Да, извините, — начинаю пальпировать его детородный орган на наличие бляшки. И вот надо было мне взглянуть в этот момент на Лукьянова.
— А сейчас, что вы делаете, Анна Михайловна? — кажется, я впервые вижу на лице Лукьянова удивление и даже…растерянность.
— Ищу бляшку.
— Бляшку?
— Да. Вот она, кстати, примерно три-четыре сантиметра. Можете сами нащупать. Угол искривления приблизительно шестьдесят градусов. Это уже тяжелая степень болезни Пейрона. Ну или граница средней и тяжелой. Дополнительные методы исследования покажут более детально. Скажите, Анатолий Викторович, у вас есть какие-нибудь хронические заболевания? — перевожу взгляд на пациента. — Сахарный диабет, аутоиммунные патологии? Патологии сердца.
— Знать не знаю. У меня только она болит, — переводит взгляд на пах. — И все.
— Она?
— Анна Михайловна, у Анатолия Викторовича болит и отекло то, что вы могли повредить в церкви одному очень хорошему человеку, — резко поворачиваю голову к Лукьянову. — А тот орган, с которого вы не отводите взгляда и рук, не замечая ничего вокруг, его не беспокоит. Оглянитесь, дорогая, вокруг и услышьте то, о чем вам говорит Анатолий Викторович.
— Scrotum?
— Она самая.
Шумно сглатываю, переводя взгляд на пациента. Блеснула называется знаниями. Хуже всего, что взглянув на многострадальную Scrotum, я не увидела никакого отека. И все, запал прошел. Ощущение надвигающейся пятой точки — добивает…
* * *
— Как ты понимаешь, я не засчитываю тебе мочеполовую систему, — остановившись у сестринской, произнес Лукьнов.
— Не ответить на пару вопросов — это незачет? Серьезно?
— Серьезнее не бывает. Продолжай ее учить. И удели внимание всем органам, а не только тем, которые тебе приглянулись.
— Я правильно поставила диагноз! У него есть болезнь Пейрони, а вы выставили меня дурой.
— Если мне не изменяет память, это болезнь не приводит к смерти. Ну кривой себе и кривой, нет женщины — нет проблем. А у мужика, живущего в деревне, вдовца на протяжении пяти лет, ее нет. Он пашет, Аня. И беспокоит его то, что болит. А ты это самое не заметила. И зацепилась взглядом только за то, что ты по воле случая увидела в учебнике. Похвально, дорогая, что ты вчера занималась, но знаешь, что отличает хорошего врача от фигового врача-теоретика?
— Даже не буду отвечать. Любой ответ обернется против меня. Даже если он будет правильный.
— Его отличает умение видеть и применять все свои знания в комплекте, а не вычленять то, что ты хорошо запомнила или зазубрила. Когда что-то начинаешь изучать, думай о том, что это тебе пригодится в жизни, вне зависимости от того какую специальность ты выберешь. Ты это делаешь не ради зачета или оценки. Такой пациент может появиться на нашем отделении. Ты будешь его лечить от диабета или еще чего-нибудь, а в одно утро он пожалуется тебе на боль в ноге или мошонке. Ты не будешь сразу вызывать специалиста по левой или правой ноге, равно как и уролога. Он не прибежит сюда по мановению палочки. Больничные реалии несколько другие. Пока ты посредственная студентка, Аня, но все можно исправить, было бы желание. Главное, что в тебе есть потенциал.
— Чтобы я ни сделала, и как бы себя ни повела, вы все равно втопчете меня в грязь. Просто признайте, что я вас раздражаю. Вы меня терпеть не можете. Это же и так очевидно, даже такой посредственной как я! — выкрикиваю громче чем надо, наблюдая за тем, как на меня смотрится постовая медсестра.
