— Аня, — окрикивает меня, как только я хватаюсь за ручку двери. Медленно поворачиваюсь к Егору. — Он тебе не пара. Когда будешь захлебываться в слезах, вспомни, что я тебя об этом предупреждал, — стою словно в ступоре, пытаясь осознать сказанное им. И молчу как рыба. Только лишь спустя несколько секунд у меня хватает сил нажать на ручку и выйти из дома.
Глава 27
Противная стрелка часов тикает так громко, что хочется разбить часы к чертовой матери. Никогда она меня так не раздражала, как сейчас. Хотя, надо признать, что в данную минуту меня выводит из себя абсолютно все. Гипнотизирую взглядом гардеробный шкаф и все же встаю с кресла и подхожу к моему антидепрессанту. Возможно, мой приход в больницу будет выглядеть для Лукьянова как послушание, но сидеть дома я не могу. Мысли меня тупо сжирают. Достаю из шкафа новенькое, ни разу не надетое белое платье чуть выше колен и не раздумывая надеваю на себя. Поправляю макияж и заправляю волосы в высокую прическу.
— Блин, ну красотка же, — верчусь около зеркала, мысленно балдея от того, как классно на мне выглядит платье с чуть расклешенной юбкой.
К гадалке не ходи — Лукьянов все равно потопит его словесно, но я-то не слепая и прекрасно осознаю, как выгляжу. Хотя он любой мой наряд смешает с дерьмом. Тут уж без вариантов. Возвращаюсь к шкафу, складываю в пакет чистый медицинский костюм и тянусь к новеньким босоножкам. Ну прелесть. Еще бы не пришлось ковылять до ближайшей остановки и садиться в маршрутку, так вообще была бы сказка.
— Ань, ты куда? — оборачиваюсь на голос мамы.
— В больницу. Голова не болит, синяк замазала. Я не хочу в августе отрабатывать неделю, лучше сейчас. Я в норме.
— Ну ты хоть пообедай, я почти все приготовила.
— Не хочу, мамуль, к тому же, я и так нажрала за пару дней два килограмма.
— Еще пять надо. Руки как спички.
— Спасибо за комплимент, папа.
— Всегда, пожалуйста, — бесцеремонно берет меня за руку, хмуро вглядываясь в татуировку. — Ты когда это удалишь?
— Миша, это временное тату. Через неделю сама сойдет, — вступается за меня мама.
— Да, папа, скоро сойдет, оглянуться не успеешь.
— Ты машину хочешь получить обратно?
— Хочу, конечно, — воодушевленно произношу я. — Для этого надо стереть ее сейчас? Да запросто. Я — мигом.
— Это было бы слишком просто. Я не вижу, что ты устроилась на работу. Пока я не увижу тебя с первой заработанной копейкой, машину не получишь.
— Я уже на пути к этому. В понедельник закончится практика и все, со вторника я уже работаю медсестрой на отделении, в котором сейчас прохожу практику, — ну, подумаешь, немного преувеличила.
— Да ладно?
— У меня в носу мармеладно. Почему в этой семье никто не верит, что я способна хоть на что-то?! — обиженно произношу я.
— Не говори глупости.
— Глупости — мой верный спутник. И не нужна мне машина. Без нее обойдусь, — на ходу бросаю я.
— Аня, стой! — кричит мама вдогонку. Слабачка. Остановилась и развернулась.
— Что?
— Подожди минутку, я быстро.
На папу взгляд не поднимаю, стою уткнувшись в пол.
— У тебя этикетка на шее болтается, — тянусь рукой к верху и действительно этикетка. Сдергиваю ее с платья.
— Спасибо, что сказал.
— Тебе не кажется, что в такой неудобной обуви ты не дойдешь до остановки?
— У меня удобная обувь.
— Ну-ну.
— Вот, держи, — передает пакет мама. — Там пирог. Сама поешь и руководителя своего задобришь, — хм… а что, очень даже неплохо.
— Спасибо.
Через пять минут ходьбы я поняла, что я все же реально дура. Напялить новую обувь, когда нужно фигачить пешком — это прям верх идиотизма. Смотрю на ноги и плакать охота. Пластырей — нет. Возвращаться домой, мало того, что плохая примета, так еще и папа обязательно засмеет меня. Ну уж нет, как-нибудь доеду, главное найти в своей сумочке хотя бы салфетки.
— Ты что тут делаешь? — от испуга роняю сумочку на дорогу. Нет, это не слуховая и уж точно не зрительная галлюцинация, судя по тому, что Лукьянов совершенно точно выходит из машины.
— Воздухом дышу. А ты?
— За тобой еду.
— В два часа дня?
— Ну, если бы ты мне помогала, то я был бы уже здесь в двенадцать, — поднимает мою сумочку. — Так, стоп. Ты что не поговорила с Егором? — обводит меня взглядом с головы до ног. А потом резко выхватывает пакет из моих рук. — Пирог. Платье и намазюканное лицо. Ты с ним точно расставаться идешь?!
— Нет, не точно. Я вообще к нему не собираюсь идти, — нарочито спокойно произнесла я.
— Передумала? — хочется сказать какую-нибудь язвительную гадость, чтобы спустить его на землю. Но тут же вспоминаю о том, что Лукьянов ехал за мной. В середине дня. Это… интересно. Да чего уж там, мне это нравится.
— Я была у него утром. А сейчас я ковыляла к остановке, чтобы сесть в маршрутку и доехать до больницы. Дома стало скучно, — зачем-то оправдываюсь я. — Ну а пирог дала мама. Цитата «поешь сама и руководителя своего задобришь».
— Ясно. Садись давай, и так времени много.
Открыть мне дверь? Да прям. Лукьянов не джентльмен от слова «совсем». Вместо этого он пошел к багажнику. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Плюхаюсь на переднее сиденье и скидываю с себя босоножки. О, как хорошо, Господи! Закрываю глаза и откидываю голову.
— Ты пугаешь меня, Аня, — неожиданно произнес он, как только сел в машину.
— Чем? Носом? — не сдерживая смеха, выдаю я.
— Ну зачем ты мне о нем напомнила? Платьем. Ты меня пугаешь своим платьем, Аня, — открываю глаза и перевожу взгляд на Лукьянова.
— Ну кто бы сомневался. Оно красивое, а я в нем вообще красотка, и мне плевать на мнение окружающих.
— Да, красивое, но смахивает на свадебное. Как будто в ЗАГС собралась.
— Нужно быть дурой, чтобы надеть на свадьбу короткое платье. Примета плохая. Совместная жизнь будет короткой, — поясняю я. — А я собираюсь выйти замуж один раз и навсегда. Так что оно не свадебное, выдыхайте, Богдан Владимирович.
— Как гора с плеч, — наигранно выдыхает. — Держи, — подает мне салфетки и пластырь.
— Спасибо. О Боже, какая прелесть — детский пластырь. Класс, обожаю их, — Лукьянов смотрит на меня, мягко говоря, странно. Что-то типа «девочка, да ты совсем кукушкой двинулась». — Ну что? Это прикольно. Кстати, откуда они у такого человека как ты?
— По акции были в «Пятерочке». Покупаешь две, третья в подарок.
— Ай да «Пятерочка». Бережливый вы человек, Богдан Владимирович, — выдыхаю, наклеив-таки пластырь. — С таким не пропадешь.
