У меня пропал голос. От крика?
– Дэй! – шипела я, тряся его за ногу. – Прошу тебя, вставай, брат! Ты не умер!
Ни одного слова не выходило из меня: я лишь открывала рот, как в немом кино. Никто меня не слышал.
Нет! Ну, нет же?
Мы же навсегда вместе, Дэй! Ты сам так сказал! А ты никогда меня не обманывал! Ты сказал, что мы вместе до конца этого гребанного времени, братишка! Ты не можешь оставить меня! Так нечестно!
Мама сгребла Дэйтона к себе, пытаясь обнять все его тело. Глаза его уже были закрыты, и теперь он выглядел… спящим. Спящим, но не мертвым…
Нет! Нет!
Я сидела на траве, неспособная остановить потоки воды из своих глаз, и ждала признаков жизни моего братика, моего Дэйтона. Еще чуть-чуть и он даст мне знак… намекнет, что живой, и все хорошо!
Почувствовав, что сзади кто-то подошел, я повернулась и встретилась со своим пистолетом. Дуло Файв-севена уперлось мне в лоб.
Я подняла глаза.
Райан Блэквуд. Мистер, мать его, Блэк все еще был здесь. Человек, которого я так безнадежно любила, и который… что-то сделал с Дэйтоном.
Не удержавшись, я беззвучно всхлипнула и опустила голову.
Боже! Он и, правда, мертв?
Если да, то, значит, и мне больше не за что цепляться.
Я готова умереть, мистер Блэк! Я бы сказала это вслух, но голоса нет.
Я хочу туда, где Дэйтон, мистер Блэк!
Секунды шли.
Посмотрев на Блэка, я увидела равнодушное лицо. Я ненавидела его так сильно сейчас, как до этого обожала.
Чего ты ждешь? Выжимай курок, и покончим с этим! Лучше убить меня сейчас, иначе я не успокоюсь, пока не всажу тебе нож в сердце!
Джип стоял там же. Троя я не видела, а Пирс стоял спиной ко мне и говорил по телефону, пиная траву. Что же они не наблюдают за моей казнью? Я думала, они оба будут в восторге от происходящего…
Хотя какая мне разница? Я уже умерла и лежу рядом с моим родным Дэйтоном.
С усталым вздохом Блэк опустил руку и сжал переносицу.
Он что, не может убить меня?
– У тебя сутки. – до меня донесся его голос. Презрительный и ледяной.
Я подняла к нему заплаканные глаза, но он не видел. Блэк не смотрел на меня, когда говорил:
– Я даю тебе фору. Завтра в это же время я спущу на тебя всех своих псов.
И он ушел.
Сел в джип и уехал со свистом колес. Его гвардия сразу же последовала за ним.
Осталась я. Осталась мама, которую я больше не имела права так называть. И осталось одно безжизненное тело, на которое я не могла взглянуть. Я смотрела лишь на его ботинок. Грязненький. С кусочками земли и травы.
Я не смотрела, но слышала, как мама рыдала, задыхаясь, и выла… Она выла так, что сердце разрывалось.
– Вот и все. – сказала я, но никто не услышал, конечно.
Я не смогла подняться на ноги с первого раза. И со второго не смогла. Лишь с третьей попытки колени перестали своевольно подгибаться.
И я побежала. Бежала так быстро, будто за мной гнались гончие псы.
Уже через десять минут я была у ворот, которые моментально распахнулись для меня. Ни одного человека я не видела, кроме часового, который проводил меня удивленным взглядом.
И я промчалась через ворота. И они закрылись за мной.
Я бежала. Бежала так усердно в надежде, что сердце не выдержит такой нагрузки и остановится или разорвется. Но оно почему-то продолжало качать кровь.
Поняв, что сердце меня не подводит и продолжает работать, я надеялась, что от бега легкие не справятся с усиленной подачей кислорода и выключатся. Но и они продолжали помогать мне, будто я привыкла бегать с утра до ночи.
В итоге лишь бедро услышало мои молитвы, и, спустя Бог знает сколько времени, мышцы левой ноги свело судорогой, и я упала, кубарем пропахав еще два метра.
На колене образовалась огромная ссадина и разорванная штанина. Бинт на ладони стал весь грязный, а вторая рука покраснела от таких же ссадин, как на колене. Лицо тоже пострадало: жгло ужасно.
Я проблевалась несколько раз прежде, чем смогла сделать нормальный вдох.
И заплакала.
Корчась от рыданий, я свернулась в клубок на разломанном асфальте и молилась, чтобы Дэйтон сейчас прибежал ко мне, обнял и сказал, что убьет всех и каждого, кто меня обидел.
Только он не прибежал.
И не прибежит никогда.
Пока я рыдала и пыталась кричать в воздух, наступила темнота. Ночь пришла, но я упорно продолжала лежать и плакать.
Обезболивающие таблетки перестали действовать, и я почувствовала каждую рану, а особенно сквозной порез в ладони. Возможно, именно физическая боль заставила меня успокоиться.
Пролежав без единого всхлипа еще долгое время, я все же заставила себя встать.
Решила, что буду просто идти вперед, и будь что будет. Мне все равно.
Я поковыляла по дороге. Шла очень долго. Пару раз останавливалась и садилась на дорогу, потому что ноги отказывались идти без передышек.
Ужасно хотелось пить, но единственная влага, попадавшая мне в рот, была моими слезами. Я не могла их контролировать. Даже не замечала, когда они начинали течь, а когда прекращали.
Вокруг были миллионы звуков, но ни один не пугал меня и не наводил на мысль обернуться или спрятаться. Я дала себе обещание, что позволю любому хищному зверю или мутанту убить себя, если мы встретимся. У меня есть Беретта и ножи, но я ими не воспользуюсь. Обещаю!
Я брела и брела. Так и продолжала тихонько плакать и останавливаться через каждые тридцать-сорок минут.
В итоге я выдохлась настолько, что даже не помню, как забралась в какой-то разрушенный дом и уснула прямо на полу в одной из комнат. Я не проверяла его на наличие чего-то опасного. Как я уже сказала, я готова умереть.
.......................
– Эй, ты чего грустная? – спрашивает Дэйтон.
– Ничего.
– Это из-за Люка?
– Нет, точнее да! – говорю я, понимая, что брату лгать бесполезно. – Мы как бы расстались.
– Хочешь, я убью его? – улыбается брат.
Я смеюсь. Дэйтон всегда знает, как меня подбодрить.
– Не надо, Дэй, хотя идея заманчива.
– В любое время, сестра! Ты только скажи, и этот уродец не проснется!
– Дэй, тебе четырнадцать, а ему восемнадцать! – с укором говорю я, хотя Дэйтон уже со мной одного роста.
– Не проблема! Я возьму стул и буду выше него!
Мы смеемся. Я тереблю его светлые кудряшки.
