Я ждала чего-то, что выделило бы этот день среди всех прочих… но ничего такого не было.
Подкараулив смотрителя, который в ту ночь позвал моего отца, я попросила его передать Майклу, что все хорошо, и я рада, что он жив и здоров. Я хотела сказать намного больше… что я люблю его, и чтобы он не скорбил по мне долго, но побоялась, что это послание может выйти папе боком.
Мама… интересно, она уже давно считала, что я мертва? Или все же капелька материнской (пусть и не биологической) интуиции подсказывала ей, что я пока еще боролась? Почувствует ли она сегодня вечером, что ее неродной дочери больше нет в этом мире?
Джек тренировался посреди лофта, пока я валялась на кровати и мысленно болтала с братом.
«Может тебе тоже стоит попрактиковаться?» – спросил Дэйтон.
«А смысл?»
«Займи себя чем-нибудь! А то твой настрой оставляет желать лучшего…»
«Дэй, я облажалась…» – когда я произнесла это в мыслях, мои реальные глаза защипало.
«Это не так, детка! Тебе просто не повезло»
«Я так хотела отомстить за тебя… Так хотела выбраться из Глондара… Хотела снова попробовать жить нормально… С Джеком. А теперь и он умрет из-за меня»
«Ты не виновата…» – начал брат, но я перебила его:
«Если бы не я, возможно, он бы и не попал в рабство. Если бы не мое безумное желание участвовать в боях, он бы мог приспособиться к режиму Глондара и жить, понимаешь? Жить дальше!»
«И что это была бы за жизнь?» – укорил меня брат, и я глянула на тренирующегося Джека.
«Это была бы именно жизнь! Лучше уж быть рабом, чем растерзанным мутантами»
Дэйтон задумался и ответил:
«Я уверен, сестренка, что Джек не стал бы ничего менять! Он боец, и он любит тебя!»
Я улыбнулась, и мокрая капелька скатилась по моей щеке.
После сегодняшней ночи я точно знала, что мой немертвый брат был прав.
За час до выхода мы принялись за старый ритуал.
Намазав лицо вазелином, а тело – обезболивающей мазью, мы оделись в свою гладиаторскую форму: черные брюки и футболки с нашим названием.
Неуязвимые…
Сегодня весь стадион увидит, что это не так.
Сколько наши фанаты будут горевать по нам?
Я заделала черные волосы в высокий тугой пучок и закрасила глаза черной краской.
Джек уже был готов: черные полосы обрамляли все лицо.
Последнее – он засовывал деревянные колышки под повязки на предплечьях. Потом он проделал то же самое и с моими руками.
У каждого из нас было по четыре кола под каждой повязкой. Ни он, ни я не были уверены, что деревяшки спасут нам жизни, но продержаться чуть дольше они помогут. Или, хотя бы, можно будет вогнать один самодельный колик себе в горло, чтобы не мучиться.
– На выход! – сказал смотритель, открыв дверь лофта.
Вот и все.
Я глянула на нашу комнату последний раз, и вышла вслед за Джеком.
Когда мы шли в кольце охраны, я слышала ангельское пение в своих мыслях. Мне это чудилось, конечно. Может хорошо, что я погибну прежде, чем окончательно свихнусь?
Стадион.
Мы вошли внутрь, и нас проводили до комнаты, где мы будем дожидаться последнего выхода на арену.
И даже тут наши традиции не изменились: обмотав ладони бинтами, мы с Джеком сидели на скамейке в полном молчании и держались за руки.
– Джек, я… – начала я, но заткнулась.
Что надо говорить в таких ситуациях?
– Джек, прости, что подставила тебя под все это…
Он крепко сжал мою ладонь и покачал головой, не открывая глаз.
Дэйтон был прав… Джек не выбрал бы другой участи… И это ранило сильнее всего.
Дверь распахнулась, пролив яркий свет в проход.
Оттуда выглянул смотритель и сказал, что нам пора.
Ноги не хотели слушаться, и я с огромным усилием заставила себя встать и последовать к спасительным воротам.
Там уже толпилась куча гладиаторов. Они болтали, передразнивали друг друга и хихикали.
Нас встретили враждебными взглядами и шепотками.
Их уже настроили против меня и Джека?
Я не успела дойти до своего места, как передо мной вырос смотритель. Тот самый альбинос, который в прошлый раз похвалил меня за отличную работу.
Его волосы, брови и ресницы были такими белыми, что сливались с мраморной кожей, а глаза походили на слепые – настолько мутными они были.
На альбиносе не было ОСа.
Все смотрители напряглись и повернулись к нам, как и гладиаторы.
– Ну, что еще? – огрызнулась я, пытаясь обойти его, но парень явно не собирался пропускать меня.
– Я просто хотел сказать… – начал он, сомневаясь в том, необходимо ли это. – В общем, я хотел сказать, что восхищаюсь тобой! Ты невероятно красивая и крутая!
Смотрители заржали вместе с бойцами, пока альбинос произносил эту чушь дрожащим голосом.
Парень глянул на них и сразу повернулся обратно ко мне, продолжая нести какие-то нелепости:
– Ты просто фантастическая, Мона! Я так давно наблюдаю за тобой, и, честно сказать, я безума от тебя!
Я прищурилась и бросила беглый взгляд на Джека за своей спиной, который смотрел на парня с искренней жалостью.
Альбинос еще раз исподтишка глянул на других смотрителей, которые уже отвернулись и не обращали на нас никакого внимания.
– И еще… – продолжил альбинос тише и увереннее. – Ты молодец… – говоря это, он бесшумно вытащил из серой формы две обоймы от пистолета. – Я давно за тобой наблюдаю, и ты просто супер… – альбинос незаметно засунул первую обойму в мой левый карман брюк. – И я, кажется, влюблен в тебя по уши… – и вторую обойму в правый. – Наверно, это все, что я хотел сказать тебе, Мона! Удачи на арене!
И, облегченно выдохнув, он отошел в сторону к остальным смотрителям, которые похлопывали его по плечу и дразнили любовными фразочками.
Мы переглянулись с Джеком.
Он подозрительно кивнул, и мы заняли свои положенные места.
– Эй, Мона! – кто-то из гладиаторов крикнул мне, но я даже не стала поворачиваться. – Если я убью твоего Цербера, ты отдашься мне?
Я не совсем понимала, почему все колкости всегда сводились к пошлости. Видимо, такова мужская природа.
Джек беззвучно рассмеялся и потер переносицу, а я ответила этому идиоту, не поворачиваясь:
– Мой Цербер кое-что скажет тебе на арене.
Секундное молчание…
– Он же немой… Как я пойму его? – недоуменно спросил этот дебил.
