– Честно говоря, я думаю, это неплохая идея, – сказал король Глубинного Народа, – но по секрету, между нами монархами, могу признаться, что мой разум уже не тот, что прежде. Вы, господин, производите впечатление человека, владеющего воистину королевским пониманием ситуации. Мой ум настолько несовершенен, что я не осмеливаюсь действовать так, как он велит. Но мое сердце…
– Твое сердце говорит: «Да», – вмешалась королева. – И мое тоже. Но наши войска осаждают ваш город. Будут говорить, что, прося мира, вы признали поражение.
– Мой народ обо мне так не подумает, – возразил король Морелэнда, – и ваш народ не подумает так о вас. Давайте же соединим руки в мире и любви царственных собратьев.
– Какой ужасный шум снаружи, – сказал глубинный король.
Действительно, теперь повсюду вокруг дворца слышались крики и пение.
– Хорошо бы показаться сейчас на балконе, – предложил король Морелэнда.
– Совершенно верно, – согласилась королева, подхватила на руки свою любимицу Фидо-Кэти и направилась к большой занавешенной арке в конце зала.
Она отдернула раскачивающиеся широкие занавеси из сплетенных морских водорослей и вышла на балкон, а два короля следовали за ней по пятам. Но королева резко остановилась и слегка отшатнулась назад, так что мужу пришлось поддержать ее, обняв за плечи, когда с первого взгляда поняла: собравшиеся у дворца вовсе не были Глубинным Народом, кричащим в неожиданном, хотя и желанном порыве верноподданнического восторга. Там ряд за рядом стояли враги, ненавистный народ Морелэнда, великолепный и грозный во всем блеске победоносной войны.
– Это враг! – ахнула королева.
– Это мой народ, – сказал король Морелэнда. – Что мне в тебе очень нравится, дорогая королева, – ты согласилась на мир безо всяких условий, считая себя победительницей, а не потому, что легионы народа Морелэнда громыхали у твоих ворот. Могу я выступить от имени нас троих?
Получив согласие, морской король шагнул вперед и появился на глазах толпы на улице внизу.
– Мой народ, – произнес он громким, но мягким и очень-очень красивым голосом.
При этих словах морской народ посмотрел вверх, узнал своего давно потерянного короля и поднял крик, который был слышен за милю.
Король поднял руку, призывая к тишине.
– Мой народ, – продолжал он, – отважные жители Морелэнда, да будет мир отныне и навсегда между нами и нашими храбрыми врагами. Король с королевой этой страны согласились заключить безоговорочный мир, считая себя победителями. Если сегодня победа была за нами, давайте по крайней мере не уступим нашим врагам в щедрости и доблести.
Снова раздался крик. И король Глубинного Народа выступил вперед.
– Мой народ, – сказал он, и Глубинный Народ устремился на звук его голоса. – Да будет мир. Пусть те, кто сегодня утром были вашими врагами, станут сегодня вечером вашими гостями, а также друзьями и братьями на веки вечные. Если мы причинили им зло, мы просим простить нас; если они причинили нам зло, мы просим позволения простить их.
(«Правильно?» – торопливым шепотом спросил он короля Морелэнда, и тот прошептал в ответ: «Восхитительно!»)
– А теперь, – заключил глубинный король, – приветствуйте, народ Морелэнда и Глубинный Народ, великолепный мирный договор.
И все разразились приветственными криками.
– Простите, ваше величество, – заговорил Ульфин, – но именно чужестранцу Фрэнсису первому пришла в голову идея мира.
– Верно, – сказал король Морелэнда, – но где же Фрэнсис?
Но Фрэнсиса не нашли; с балкона всем объявили только его имя. Сам он не снимал своего жемчужного мундира, крепко нажимая на пуговицу-невидимку. Так он стоял, пока толпа не разошлась, чтобы позвонить во все водолазные колокола, украшавшие городские башни, чтобы развесить по городу тысячу флагов из водорослей и осветить каждое окно, дверь, башню и опору все новыми фосфоресцирующими рыбками.
Во дворце дали пир для королей, королевы, принцесс, троих детей и Кэти-Фидо. Кроме того, за королевский стол позвали Рубена от команды Морских Ежей. Принцесса Фрейя спросила, нельзя ли послать приглашение Ульфину, но, когда личная секретарша короля, очень умная каракатица, приготовила приглашение, четко написав его собственными чернилами, выяснилось, что Ульфина нигде нет.
То был прекрасный банкет. Единственное, что омрачало его восторженное великолепие, – Кэти все еще оставалась Фидо, любимицей королевы, и ее глаза оставались холодными, ничего не помнящими; братья и сестра не в силах были встретиться с ней взглядом. Рубен сидел по правую руку от королевы и с того момента, как занял свое место, казалось, только о ней и думал. Он разговаривал с королевой разумно и скромно, и Фрэнсис заметил, что за время своего пребывания в Морелэнде Рубен научился говорить, как приличный ребенок, а не на языке цыган-циркачей. Главнокомандующий силами Глубинного Народа занял место по левую руку от своего короля. Король Морелэнда сидел между двумя дочерьми, а дети, все вместе – между главным астрологом и куратором музея Чужестранных Диковинок. Куратор был рад увидеть их снова больше, чем сам ожидал, и вел себя гораздо дружелюбнее, чем надеялись они. Все были чрезвычайно счастливы, даже Фидо-Кэти: примостившись на коленях королевы, она угощалась деликатесами из королевской тарелки.
Примерно в середине пиршества, после того, как под бурные аплодисменты все выпили за здоровье двух главнокомандующих, одна из рыб-слуг, прикрывшись плавником, прошептала что-то королеве Глубинного Народа.
– Конечно, – сказала королева, – проводите его сюда.
Вошел Ульфин, неся в руке жемчужный мундир и чешуйчатый хвост. Он опустился на одно колено и протянул их королю Морелэнда, бросив лишь один мимолетный, полный сомнения взгляд на куратора музея Чужестранных Диковинок.
Король взял мундир и, порывшись в его кармане, вытащил три золотых флакона.
– Такова королевская привеления – иметь три экземпляра, – с улыбкой сказал он королеве, – на случай непредвиденных обстоятельств. Могу я попросить разрешения вашего величества передать один вашей маленькой любимице? Я уверен, вы жаждете вернуть ее братьям и сестре.
Королева поневоле согласилась, хотя ее сердце разрывалось от горя из-за потери маленькой Фидо-Кэтлин, к которой она так привязалась. Но она надеялась, что Рубен позволит себя усыновить и будет значить для нее больше, чем множество Фидо. Она сама напоила девочку зельем, и как только Кэти его проглотила, королева разжала руки, ожидая, что ее любимица кинется к братьям и сестре. Но Кэти показалось, что прошло всего мгновение с тех пор, как она вошла в этот зал пленницей. Поэтому, увидев братьев и сестру почетными гостями на грандиозном и счастливом празднике и оказавшись на коленях самой королевы, она только теснее прижалась к царственной даме и громко и ясно воскликнула:
